Пекинский узел - Олег Геннадьевич Игнатьев

— он согнул безымянный палец, — наводил порядок в Пешовере. — Он посмотрел на свою руку с побелевшими от напряжения пальцами, — Я подавлял восстание сипаев, — и нигде, вы понимаете, нигде, — его голос от возмущения сорвался на фальцет, — я не испытывал такой глухой ненависти к себе, как в Китае!

— Они не патриоты, но себя обожают, — с некоторой долей сарказма отозвался на его гневную тираду Николай.

— Я уже распорядился арестовать областного начальника Джи Фу за саботаж.

— Он отказал в поставке лошадей?

— Лошадей и повозок. Мы затребовали сто лошадей и пятьдесят повозок, а он закатывает глаза и утверждает, что сам ходит пешком.

— Бедный Джи Фу, — усмехнулся Игнатьев. — 0н столь обременён своим большим семейством, столь любим всеми жителями области, что на старости лет совершенно утратил чувство реальности.

— Вот посидит под стражей в моём лагере, быть может, поумнеет.

— В каком смысле?

— Станет сговорчивее и щедрее.

— Щедрость китайцам не свойственна, — в тон англичанину заметил Николай и высказал свою обиду на сбежавшего Хэн Фу. — Обещал мне восемнадцать лошадей и три повозки, и — адью! как говорят французы.

Джи Фу мне тоже отказал, не знаю, что и делать.

Дверь в кабинет генерала скрипнула, и на пороге вырос его адъютант.

— Сэр, — обратился он к своему командиру, — в Тяньцзине странное затишье. Рынок опустел. В наших офицеров летят камни.

— Бунт? — вскинулся генерал, — Да я, — он скрипнул зубами, и на его лице проступили желваки. — Всех в порошок сотру... немедля.

Адъютант невольно попятился к двери. В его глазах метнулся страх.

— Какие будут приказания?

Левая щека Непира судорожно дёрнулась.

— Срочно сообщите адмиралу Шарнэ, чтобы его канонерки были готовы к бою.

Игнатьев на правах равного в звании позволил себе заметить, что городских жителей опасаться нечего.

— Поверьте мне и успокойтесь. Мы с китайцами живём бок о бок сотни лет и знаем их повадки. Себялюбивая трусость — вот их основная черта. Не реагируйте на мелочи и всё будет в порядке.

Адъютант бросил на Игнатьева благодарный взгляд. По-видимому, он и сам пожалел о своём докладе, приведшем генерала в неистовство.

— Полагаюсь на ваш опыт, — примирительно сказал Непир и повёз Игнатьева показывать сипаев и сикхов, высланных в Китай в качестве волонтёров. — Мы составили из них туземные полки, попробуем испытать их в качестве солдат. Посмотрим, что из этого получится.

В лагере Пенджабского пехотного полка, показывая личный состав и его бытовые условия, генерал посетовал, что по дороговизне содержания солдат, никакая армия мира не идёт в сравнение с английской. — Это не вооружённые силы, а национальное бедствие, — резко отмахивал он правой рукой, придерживая саблю у левого бедра, пока они шли по длинному ряду палаток. — С целью уменьшения в Индии туземных войск мы намереваемся начать вербовку китайцев для военной службы в Индии.

— А индийцев направите в Китай.

— Пенджабский пехотный, Лудианахский и сикхский конные полки — первая проба, — пояснил Непир и через некоторое время представил командиров этих полков Игнатьеву. — Все имеют неплохой боевой опыт, умные и грамотные офицеры.

Николай пожал каждому руку и пожелал достойно исполнить воинский долг во славу её величества королевы Елизаветы.

— Служим короне! — дружно ответили офицеры и хором пригласили отобедать вместе.

Непир удовлетворённо крякнул и по пути в столовую сказал, что китайцы, как солдаты, лучше сипаев, да и содержание их намного дешевле.

— Они будут надёжнее индусов.

— Разумно, — польстил ему Игнатьев. — Тем более, что у вас есть опыт: сумели же вы сформировать военно-рабочую бригаду из китайцев.

— Получилось, — самодовольно кивнул генерал. — Они и сами рады нам служить, мы платим деньги.

Ночью во сне к Николаю пришёл отец Гурий, присел на лавку, посмотрел в глаза.

— Отца родного помнишь?

«Глупый вопрос», подумал он и приподнялся на локтях.

— А мать? — строго спросил архимандрит, не услышав ответа.

Игнатьев нахмурился: это ещё что?

— А как звать тебя знаешь?

Он хотел ответить утвердительно, но вместо этого стал думать, уж не снится ли ему настоятель русского монастыря в Пекине?

— Ответствуй: знаешь? — посуровел отец Гурий.

— Знаю, — невнятно буркнул Николай, но имя не сказал.

— Третий раз спрашиваю: как тебя зовут? — священник уже стоял напротив и твёрдым пальцем, острым ногтем тыкал ему в грудь. Не отходил.

— Николаем наречён, — услышал Игнатьев свой голос, и он показался ему неприятным. Чтобы избавиться от этого впечатления, он ещё раз произнёс «Николаем» и почувствовал, что отвечает бодро, привычным тоном уверенного в себе человека.

— То-то, — укоризненно погрозил пальцем отец Гурий и зажал рукой крест, висевший на его груди. — "Возлюбивший душу свою погубит её". Обещай вернуться к отцу-матери.

— А.., — начал что-то говорить Николай и осёкся: в голове как будто бомба взорвалась. Он в ужасе раскрыл глаза.

Пред ним зияла огненная пустота, и в этой пустоте метались искры. Казалось, он попал в костёр, который сам разжёг.

Когда к нему вернулось зрение, отца Гурия уже не было, но боль в груди от его пальца, от его острого ногтя, давала знать, что это всё не снилось, а случилось наяву, только сном отшибло память.

Глава ХIII

В то время, как генерал Непир показывал Игнатьеву индийские полки и представлял ему боевых командиров, император Сянь Фэн слушал щебечущий голос своей глазастой Орхидеи — фаворитки Цы Си, жаловавшейся на Су Шуня.

— Не знаю отчего, но он меня не любит, — печально вздыхала она и трогала кончиком языка дряблую мочку императорского уха. — А если он не любит ту, которая боготворит Сына Неба, значит, он опасен. — Цы Си прижалась своей жаркой грудью к его локтю.

Сянь Фэн самодовольно ухмыльнулся: мизинец возлюбленной погладил его брови.

— Я знаю, — лениво пошевелил он языком и согнул ноги в коленях. Неизъяснимая истома овладевала им всякий раз, как только Цы Си начинала дышать ему в ухо и нашёптывать глупости. Никто так не умел любить его и погружать в дурман блаженства. — Су Шунь интриган, но при дворе все интригуют.

— Нет, мягко вытягиваясь телом, задышала ему в ухо Цы Си. — Я чиста, как слеза нашего ребёнка, твоего, любимый мой, единственного