Письма, телеграммы, надписи 1889-1906 - Максим Горький

и — находит прекрасную ключевую воду в количестве 30 000 ведер в сутки, чего на 10 000 населения достаточно в такой мере, что даже черного кобеля можно вымыть добела. Ну — и рассердились же купцы на попа! Двадцать лет тормозят ему дело. А попик старенький, умненький и эдакой — железненький, — гнется, а не ломается! Славная фигура! Не имея никоего представления ни о геологии, ни о гидротехнике, он все это изучил, расковырял уйму земли, добыл воду, убил кучу своих денег и — не умрет, пока не напоит арзамасцев хорошей водой.

Как приятно встретить среди сонных, трусливых баранов к жадных, тупых волков — упругую человечью энергию, неуклонное стремление к цели сквозь трясину всякой глупости, пошлости и жадности! Сидел он, поп, у меня сегодня, читали мы с ним книжку Мадзини, восторгался поп и говорил мне, подмигивая: «А? Человек-то? Что есть лучше человека? Ничего нет, государь мой! Так и знайте — ничего нет! И другим поведайте — нет ничего, что было бы лучше человека в мире сем!»

Кривой сапожник придерживается такого же мнения. Боюсь, что они и меня обратят в свою веру. Вещь — возможная, как полагаете?

Ну — всего доброго, всего хорошего! Бодрости духа желаю Вам и всем хорошим людям. Мне хочется ходить по улицам, и по торжищам, и в храмы и — кричать людишкам: «Будьте тверды! Имейте мужество сопротивляться! Будьте тверды!»

Ей-богу!

А. Пеш[ков]

219

СМОЛЕНСКОМУ ОБЩЕСТВУ КНИГОПЕЧАТНИКОВ

25 или 26 июня [8 и 9 июля] 1902, Арзамас.

Благодарю вас, господа! По совести окажу — быть удостоенным выбора в члены общества рабочих людей считаю великой честью для себя. По мере возможности постараюсь быть полезным вам. Желаю от души всего вам доброго.

М. Горький

220

К. П. ПЯТНИЦКОМУ

14 или 15 [27 или 28] июля 1902, Арзамас.

Я был уверен, что Вы хвораете, — так оно и есть. Это видно ив писем, хотя Вы и молчите. Жить летом в Петербурге, безвыездно, да еще так работать, как Вы, — это занятие едва ли безвредное и даже, пожалуй, похожее на медленное самоубийство. Крайне обрадован Вашим обещанием приехать сюда. С каким я Вас попом познакомлю!

Леонид выразил твердое намерение вступить товарищем в «Знание» — помогите ему в этом, поскорее. Он говорит, чтоб я внес за него пай, — разумеется, я согласен.

Ваше отношение к вопросу о посвящении пьесы Вам позволяет мне выпустить ее из печати с посвящением. Вам это безразлично, я знаю, мне же — очень важно. Во всяком месте — Арзамас это или «Знание» — мне хочется как можно глубже пустить корни; путем посвящения пьесы Вам я тоже пускаю корни, ибо уверен, что кое-кого это посвящение сделает скромнее. Хотя бы О. Попову или Фальборка.

За Ваш отзыв о пьесе — сердечное спасибо, это очень ценно для меня. Хотя Вы все же относитесь ко мне пристрастно. В пьесе много лишних людей и нет некоторых — необходимых — мыслей, а речь Сатина о человеке-правде бледна. Однако — кроме Сатина — ее некому сказать, и лучше, ярче оказать — он не может. Уже и так эта речь чуждо звучит его языку. Но — ни черта не поделаешь!

Присланный Вами экземпляр — исправив — я пошлю Немировичу[-Данченко], для окончательной отделки Вы привезите мне еще один. Осенью, во время репетиции, Леонид сделает снимки с актеров и декорации. Посылаю театру кучу фотографий и рисунки декорации. Позадержу все это, — может — Вы приедете. Мне хотелось бы, чтоб Вы посмотрели все это.

Крепко жму руку. Очень я беспокоился за Вас, да и теперь боюсь, что Вы ляжете в постель.

А. Пеш[ков]

300 и 500 по двум записям подтверждаю — уплатите.

Не знаете — контора послала книги в Балаганск? И мне Сореля.

Крепко жму руку.

А. Пешков

221

А. П. ЧЕХОВУ

Между 17 и 25 июля [30 июля и 7 августа] 1902 Арзамас.

Дорогой друг Антон Павлович!

Прочитав пьесу, пожалуйста, возвратите мне ее поскорее, ибо я еще должен кое-что поправить.

Очень хочется быть на репетициях, прошу Вл[адимира] Ив[ановича] и Кон[стантина] Сер[геевича] похлопотать об этом у моск[овского] ген[ерал]-губернатора.

Очень кланяюсь Ольге Леонардовне и крайне опечален ее болезнью. Я так рассчитываю на нее, хорошо бы, если б она взялась играть Василису!

Прочитав, Вы сообщите, — кроме того, как найдете пьесу, — и о том, кому бы, по Вашему мнению, — кого играть.

Крепко жму руку!

А. Пешков

У меня Алексин.

Славный это парень, как жаль, что Вы мало знаете его! Хорошая душа!

Вот что: сапожник из села Борисполя, Полтавской губернии, просит Вас прислать ему книжку Вашу, в которой напечатан рассказ «Хамелеон». Он, сидя в вагоне, слышал, как публика, читавшая этот рассказ и другие, — хвалила Ваши произведения, и вот, не зная Вашего адреса, написал мне, чтобы я попросил Вас послать ему книжку и Ваш портрет. Бедный он, большая семья. Пошлите ему, а?

Книжки, данные Вами мне, я отдал Татариновой переплести и до сей поры не могу получить, несмотря на письма, телеграммы и прочее.

Чорт знает что такое!

А. П.

222

К. П. ПЯТНИЦКОМУ

24 или 25 июля [6 или 7 августа] 1902, Арзамас.

Дорогой друг!

Посылаю пьесу, больше ничего делать с ней не буду, хотя, когда начнете печатать, — пришлите корректуры. Надоела она мне порядочно, и за чтение ее я принялся с большой неохотой, тем более, что здесь был Алексин, пел, озорничал и — говорит — ежедневно посылал Вам телеграммы от моего имени. Если он действительно делал это — написанному в телеграммах не верьте. Славный он зверь, этот Алексин, ей-богу! Вчера он, жена с Максимом и Тихомиров, артист Художественного театра, уехали кататься по Волге, до Самары.

Тихомиров — режиссер. Он дал мне слово, что в сентябре пришлет снимки для «Мещан», а на генеральной «Ночлежки» сделает все снимки для нее. Он, несомненно, сделает это, парень серьезный.

Длинное письмо Ваше прочитал, и мне сделалось стыдно. Тревожил я Вас из уверенности — не рассеянной Вашим письмом — что Вы нездоровы. Несмотря на то, что Вы не жалуетесь, — бытие Ваше все-таки довольно каторжный характер имеет.

Первого августа сюда приедет Скиталец. Говорят, что сей муж отчаянно пьет и