Полет Пустельги - Сергей Дмитриевич Трифонов

Савельева сразу покинули усталость и сонное состояние. Он почти бежал в дом напротив.

Воспоминания счастливого человека

На следующий день после разговора с Гитлером я сидел в одном из просторных помещений Коричневого дома, выполнявших, как я понял, функцию малого зала заседаний. Здесь же находились члены избирательного штаба, планировавшие встречи с населением, митинги и собрания по всей Германии. В штаб входили личные адъютанты Гитлера Брюкнер и Шауб, Зеп Дитрих, Ганфштенгль, Отто Дитрих, Гофман. Конечно, в ходе избирательной гонки состав штаба менялся. Но эти люди неизменно составляли его костяк.

Зеп Дитрих встретил меня как старого друга, похлопал по спине, представил коллегам. Собственно говоря, большинство из них я знал и раньше. С Брюкнером, Шаубом и Зепом Дитрихом мы были знакомы почти десять лет. С остальными я встретился впервые, хотя, безусловно, слышал о них.

Отто Дитрих, худощавый, среднего роста, с крупным лбом и волевым подбородком, своим видом интеллигентного человека сразу вызвал во мне доверие. Он занимал пост руководителя пресс-службы НСДАП. Окончив после войны Франкфуртский университет, работал журналистом в ряде баварских и вестфальских газет, в Эссенской торговой палате, редактором отдела в «Эссенской Общей газете». После выгодной женитьбы на дочери владельца одной из крупнейших в Германии газет «Рейнско-Вестфальская газета» Дитрих получил доступ в высшие круги финансово-промышленного бизнеса. Это был не просто профессионал своего дела, а один из известных и авторитетных журналистов страны. Гитлер ценил его за ту особую роль, которую Дитрих играл как пропагандист нацистских идей и планов в среде магнатов, за вовлечение им в НСДАП банкиров и промышленников, за организацию финансовой помощи НСДАП со стороны крупного бизнеса. Я знал также и то, что Розенберг, Геббельс и Макс Аманн, руководивший тогда центральным издательством НСДАП «Эхер ферлаг», не любили Дитриха и постоянно интриговали против него. Откровенно говоря, я глубоко сожалел о том, что в будущем Отто Дитрих оказался в подчинении у Геббельса, а не наоборот.

Генриха Гофмана неплохо знала моя жена. Года два тому назад Доррис подружилась с Эрной, второй супругой Гофмана, неоднократно бывала у них дома, а вместе с ними в гостях у Винифрид Вагнер, вдовы сына Рихарда Вагнера, Зигфрида. Гофман был похож на колобка. Маленький, толстенький, с кривыми ногами. Но в целом он производил впечатление веселого и добродушного человека. Его живое симпатичное лицо с мягкими вьющимися светлыми прядями выдавало в нем большого актера. Гофман был потомственным художником-фотографом. Он держал самое большое, самое престижное и самое дорогое в Мюнхене фотоателье, которое называл салоном. С Гитлером он дружил еще с 1921 года, являлся одним из ветеранов партии и своей близостью к фюреру вызывал зависть многих молодых лидеров НСДАП. Гофман имел один порок, перечеркивавший все его достоинства. Он пил, не зная меры.

Загадкой для меня, думаю, и для многих членов партии, был и на многие годы остался Эрнст Ганфштенгль, красивый двухметровый исполин, умный, чрезвычайно образованный и одновременно веселый, ироничный, непрерывно фонтанирующий шутками, анекдотами, остротами. В ближайшем окружении фюрера за ним закрепилась кличка «Пуци»[28]. Вообще Ганфштенгль представлял собой яркий, но уходивший в историю тип образованнейшего баварского аристократа. Он родился в состоятельной семье известного в Баварии торговца антиквариатом и американки, чья семья владела сетью крупных художественных салонов и антикварных магазинов в Нью-Йорке, Бостоне, Чикаго, а также издательствами, выпускающими литературу по искусству и архитектуре. Пуци учился в элитной Королевской баварской гимназии императора Вильгельма, окончил Гарвардский университет, получил блестящее образование. Он был женат на американке, имел двойное гражданство. Это и спасло его и Гитлера, укрывшихся в особняке Ганфштенглей, от расправы полиции в день «пивного путча», так как власти запрещали вторжение в жилища иностранцев. По различным сведениям Пуци оказывал большое влияние на фюрера. Он, прекрасно разбиравшийся в изобразительном искусстве, ввел Гитлера в круг мюнхенских художников, архитекторов, искусствоведов. Ганфштенгль мастерски играл на фортепиано, часто исполнял Гитлеру произведения любимого им Вагнера, познакомил фюрера с родственниками композитора. Кроме того, в ранние, самые трудные годы становления партии он помогал ей деньгами, не дав умереть партийной прессе. В Коричневом доме Ганфштенгль выполнял функции руководителя службы по работе с иностранной прессой.

Члены штаба оглядели меня, одетого в синюю форму летного капитана Люфтганзы, с ног до головы, видимо, прикидывая, сможет ли этот парень весьма невысокого роста выдержать физические нагрузки сумасшедшей избирательной гонки по всей Германии. Мне предложили сесть, угостили кофе. Шауб разложил на столе карту Германии, на которой красными кружками были помечены города, где нам предстояло побывать. Но Брюкнер, выразивший одобрение на решение фюрера использовать авиацию, отвлек внимание рассказом о минувшей избирательной кампании.

— Понимаешь, Баур, нам раньше приходилось все время передвигаться либо поездом, либо на автомашинах. Если в вагоне поезда еще можно было как-то постараться и обеспечить минимальные условия безопасности фюрера, то автомашины защитить практически было нечем. Помните, — он обратился к коллегам, — как в Кельне и Бреслау мы заблудились и оказались в городских районах, контролировавшихся коммунистами?

— Да, — подхватил Зеп Дитрих, — тогда мы просто прорывались в кулачном бою сквозь ревущие толпы тельмановских спартаковцев. А сколько ссадин, синяков, шишек и царапин мы тогда заработали!

— Слава богу, остались живы, — буркнул необщительный Шауб.

Отто Дитрих рассказал, как в Нюрнберге в вереницу машин, сопровождавшую фюрера, с крыши сбросили гранату. Она угодила в машину Юлиуса Штрайхера, гауляйтера Франконии. Его там, правда, не было. Но водителя разорвало на куски.

— А в Бамберге, — продолжал он, — когда мы ночью в кромешной темноте, из-за предосторожности не включая фары, возвращались с митинга, из подъездов домов нас обстреляли из пистолетов. Жертв не было, но два лобовых стекла разлетелись, словно брызги. Только руки, да лицо некоторым, — он указал на Зепа Дитриха, — слегка посекло осколками.

В беседу включился Ганфштенгль:

— Что это вы, друзья, засыпали нашего боевого орла всякими страшилками? Господин Баур, в скольких боевых эпизодах вы участвовали?

Я, не задумываясь, ответил так, как было записано в моем послужном формуляре:

— В девяноста двух воздушных боях.

— А сколько на вашем счету побед? — не унимался Пуци.

— Двадцать девять сбитых самолетов противника. Это не считая тех, что я сбил во время войны с Советами в 1919 году. Всего же будет больше сорока.

— Вот так, господа! — заключил Ганфштенгль. — А вы про пистолеты, да кулаки. Давайте к делу. Шауб, где план-график?

Я внимательно стал читать план-график, вычеркивая из него те города, где отсутствовали аэродромы или имевшиеся взлетно-посадочные полосы были ненадежны для приема