Алгебраист - Иэн Бэнкс

После второй эпохи Диаспоры (когда галактика была вдвое моложе, чем теперь) насельники почти перестали совершать массовые космические перелеты. Всеобщее мнение было таково: отсутствие практики на протяжении семи миллиардов лет объясняет жуткую убогость насельнических космических кораблей и строительных норм, хотя Фассин и не был уверен, где здесь причина, а где — следствие.

К театру военных действий они должны были отбыть на следующий день. Время после бесплодного визита к городскому администратору они провели, отбиваясь от насельнических журналистов и их дистанционных собирателей новостей и пытаясь узнать, что удастся, о событиях в остальной части системы. В конце концов пришлось пойти на компромисс — и обмен. Один из журналистов получил очень сдержанное, но эксклюзивное интервью у Фассина (сдержанное — точно сказано: его сдерживала полковник Хазеренс, которая начинала громко кашлять, как только Фассин затрагивал какой-либо предмет, хотя бы отдаленно связанный с их миссией) в обмен на новости из внешнего мира.

Луна Третья Ярость была уничтожена со всеми, кто находился на ней или в ней. Никаких известий о спасшемся челноке не было, хотя равным образом не было и новостей о нахождении обломков такого корабля. Но, конечно же, если он канул в глубины… Немало спутников было уничтожено или повреждено. Спутники, принадлежавшие быстрым (то есть Меркатории), либо отсутствовали, либо были выведены из строя. Некоторые военные корабли, принадлежащие нынешним местным видам быстрых, провели сколько-то времени, исследуя обломки на луне Третья Ярость. Луна Глантин вроде бы не пострадала. Межпланетное движение внутри системы в последние дни сократилось, но аномальным не стало. С санкции охранника-ментора Айсула из Хаускипа на луну Глантин послали сигнал от имени полковника окулы Хазеренс. Ответа пока не поступило. С трансляционной станцией, откуда был послан сигнал, никаких происшествий не случилось.

По словам журналиста, они и сами могли бы найти всю эту информацию. Надо было только знать, где искать. Журналист, казалось, был раздосадован тем, что для них эта сделка оказалась выгоднее, чем для него, так как все, что он им сообщил, было правдой по меньшей мере на девяносто процентов, поскольку он не хотел их расстраивать. Он знал, что инопланетяне иногда странно реагируют на такие вещи.

— Что в точности сказал ваш друг?

— Он сказал, что они хотели, чтобы он… «газодинамизировал целую серию для…» Я уверен, именно так и было сказано. Потом он вроде понял, что говорит лишнее, и сменил тему. И эта его неуверенность, неожиданная перемена темы и наполнили первоначальную словоформу скрытым смыслом. Он понял, что говорит с тем, кто провел немалую часть жизни на Наскероне и кто, возможно, относится иначе, чем он, к тому, что следует из его слов.

— И это говорилось на?..

— На гуманизированном языке Г-ясный или на чем-то очень близком. Значения в основном те же, но произношение приспособлено для человеческого голоса.

— А инглийские слова не использовались?

— Нет.

— И он, значит, сказал «газодинамизировать», а не «аэродинамизировать» или «воздуходинамизировать»?

— Насколько мне известно, «воздуходинамизировать» вообще не говорят. Обычно используется термин «аэродинамизировать». Он машинально предпочел «газодинамизировать»: этот термин технически корректнее и имеет более узкое значение. В данном контексте это означает переделку корабля, предназначенного для вакуума, чтобы он мог действовать в атмосфере вроде наскеронской.

— И из этого вы сделали вывод, что нас неминуемо ожидает крупномасштабное и разрушительное вторжение?

— Я полагаю, что вторжение того или иного рода весьма вероятно.

— Не слишком ли это тонкая ниточка, чтобы подвешивать на ней такой груз страха?

— Я отдаю себе в этом отчет. Но прошу вас понять, компания этого человека строит и переоснащает три четверти военных кораблей системы. Слово «газодинамизировать» довольно специфично, и потом еще эта неожиданная перемена темы, когда он понял, что собеседник может питать к Наскерону и насельникам сентиментальные чувства. Я знаю этого человека с детства. Я знаю его образ мыслей.

— И тем не менее попытка вторжения на газовый гигант — шаг довольно решительный. Меркатория за семь тысяч лет не предпринимала ничего подобного.

— Ситуация для них складывается отчаянная. Им грозит вторжение в течение года. Стандартного года, а не вашего. А на помощь они могут рассчитывать только еще через год. Фактически вторжение, может быть, уже началось. Возможно, атаки на Третью Ярость и другие владения Меркатории вокруг Наска — это часть грядущего полномасштабного вторжения.

— Но как их может спасти вторжение на Наскерон?

— Они рассчитывают найти здесь кое-что, способное изменить ситуацию. Определенную информацию. Я здесь как раз для того, чтобы обнаружить ее. Но если они решат, что я погиб или мои шансы на успех невелики, то Меркатория может осуществить вторжение. Кроме того, агрессор, которого опасается Меркатория, тоже может прийти к такому же выводу, а уж он-то колебаться не будет. У меня такое впечатление, что в их приоритетах продолжение исследований насельников откатывается на последние места.

— Фассин, и какая же информация могла бы оправдать подобные действия?

— Важная информация.

— А конкретнее?

— Очень важная информация.

— Вы не хотите говорить.

— Не хотеть и не мочь — вещи разные. Лучше вам этого не знать.

— Это вы так считаете.

— Если бы я думал, что детали помогут мне вас убедить, я бы вам сообщил, — солгал Фассин.

Он беседовал с насельником по имени Сетстиин. Сетстиин любил называть себя влиятельным сплетником — весьма скромно для личности со связями на самых верхах. С точки зрения социальной иерархии насельническое общество было на удивление плоским (плоским, как поверхность нейтронной звезды, в сравнении с отвесной, чудовищно барочной властной вертикалью Меркатории), однако и тут имелись верхи и низы, а у сурла Сетстиина были связи и там и там.

В обществе он играл роли хозяина, социального работника, посетителя больниц и друга сильных мира сего, насколько таковые, по насельническим понятиям, существовали; общительный, душа компании, искренно и глубоко интересующийся другими — гораздо сильнее, чем баллами (отчего казался личностью очень необычной, даже удивительной, чуть ли не угрожающей). По человеческим меркам он был кем-то между полным идиотом и суперклассным парнем. Идиотизм его заключался в странном невнимании к тому единственному, что имело значение для всех, — к баллам, и отсюда же происходила его суперклассность, поскольку отсутствие интереса к баллам (а он был к ним совершенно безразличен, не гонялся за ними повсюду, не оценивал постоянно свой класс в сравнении с другими) уже само по себе было суперклассом. И поскольку не возникало ни малейшего подозрения в том, что он ведет какую-то странную подковерную игру и приобретает баллы именно потому, что делает вид, будто они ему не нужны, пока это отсутствие интереса выглядело для всех непритворным равнодушием, проистекающим из своего рода мудрой наивности, недостатка в баллах он не испытывал, хотя, как ни странно, зависти это ни у кого не вызывало.