Кости Авалона - Фил Рикман

— Ради всего святого, доктор Борроу, что все это значит?

Старик раскашлялся, и женщина рядом с Джоан Тирр обратилась ко мне.

— Они пришли с рассветом, сэр, постучали в дверь и потребовали дать им обыскать дом.

— Ублюдки, — прошипела Джоан Тирр.

— Отведи его в дом, Джоан, — велела женщина. — Ступай, приведи себя в порядок, Мэтью. Я скоро буду. — Она говорила с валлийским акцентом, характерным для южного Уэльса. Потом снова повернулась ко мне. — Я живу в доме на той стороне. Мой муж — викарий. Я видела, как они вошли в дом. Едва дверь открылась, прижали доктора к стенке и ворвались внутрь.

— Но ведь они знают, кто он. Наверняка он даже лечил…

— Нет, — возразила жена викария. — Они не знают его. Эти люди не из Гластонбери. Мы никого из них не знаем.

Ничего удивительного. Желающих поучаствовать в поимке преступника хватало. Некоторые даже приходили издалека просто ради охоты и насилия и возможности поживиться за чужой счет.

— В городе их полно, это точно, — сказала жена викария. — Прошлую ночь, во время бури, сидели в тавернах. Приехало несколько дюжин.

— Ублюдки, — снова выругалась Джоан.

— Несколько дюжин? — Я пошел по улице следом за женой викария. — Что им здесь было нужно?

Жена викария посмотрела на меня задумчивым взглядом. Полная женщина с желтоватыми волосами, убранными под чепец.

— Была страшная ночь, сэр. Мой муж, викарий, с самого рассвета у алтаря молится о прощении. Грех тяжелым грузом лежит на всех нас.

— Джо Монгер может за меня поручиться, — заверил я. — Что они искали здесь, миссис?

— Они нашли, что искали, — ответила она. — Но этого было мало. Конечно, уж они-то знали, что отец не станет стоять в стороне, и, когда он побежал следом за ней, они набросились на него. Не его вина, что она его кровь и плоть.

— О чем…

— Зачем она вернулась, так того я не ведаю.

— Кто? — Небо словно треснуло пополам. Я едва сдержался, чтобы не схватить жену викария за плечи. — Говорите.

— Должно быть, они следили за домом всю ночь. Я так думаю.

Казалось, небо вот-вот рухнет на землю.

— Вы не видели, как ее увели? — удивилась жена викария.

— Боже…

Она испуганно смотрела на меня недоверчивым взглядом, и мне хотелось встряхнуть ее, вытрясти из нее все это показное сочувствие, заменившее здравый смысл.

— Говорите же!

Моя голова словно пылала огнем, и, вероятно, заметив в моих глазах признаки бешенства, жена викария попятилась назад. Я снова обратил внимание на юношу, наблюдающего за нами, и понял, что это брат Стефаний, один из двух монахов, которых я видел с Файком в день нашей первой встречи на вершине дьявольского холма.

Жена викария убрала под чепец выпавшие пряди волос.

— Говорю, она… В общем, мы слышали ее, все слышали. Кричала с лестницы, что пойдет сама, если отпустят отца. Конечно, как только ее потеряли из виду…

Я огляделся по сторонам. Толпа уже начала расходиться. Мои губы бесплодно двигались, будто лишенные дара произносить слова.

— Это ведь несправедливо — избивать человека за грехи его дочери, — сказала жена викария. — Да?

Я посмотрел на нее пристальным взглядом.

— Грехи?

— Она даже ничего не сказала, когда они зачитали ей приговор. Когда ей сказали, что она ведьма и убийца, она не сказала им, что они неправы. Люди предвидели, что так и будет, — молодая девица, которая думает, будто может идти дорогой мужчин, когда ей пора выходить замуж и быть помощницей мужа в домашних делах.

— Миссис, — ответил я, — клянусь Богом, если у женщины есть способности…

Но ее лицо уже погрузилось в выражение пустоты и целомудренного безразличия, которое я так часто видел в этой разобщенной стране.

Из сердца города донеслись вопли и злые насмешки.

— Вы могли сейчас быть покойником.

Коренастый, бескомпромиссный, чернобородый, сэр Питер Кэрью, предводитель рыцарства, пытался сокрушить меня своим презрением.

— Валялись бы сейчас, как падаль в грязной луже. Это вы понимаете?

Я молчал.

— И все ради какого-то знахаря и его ведьмы, — не унимался Кэрью. — Рассказы о вашей учености, похоже, сильно преувеличены. У вас мозги мягкие, как кусок дерьма.

Питер Кэрью и его спутники приехали около полудня из Тонтона, где они задержались на ночь. Он, Дадли и я сидели в гостиной «Джорджа» одни, и на столе перед каждым из нас стояло по бутыли ядреного сидра. К своему напитку я даже не прикоснулся. Сделав глоток, Кэрью выплюнул его на каменный пол.

— Уж не думаете ли вы, что в этой дыре все как в Лондоне?

— При нынешнем состоянии города, — заметил Дадли, — любой усомнился бы в этом.

— Я только хочу сказать, что закон тут с острыми зубами, лорд Дадли. С острыми зубами.

Остывающий пот холодил мне кожу. Одетый лишь в то, что осталось от потрепанного полотна ночных видений, я несся очертя голову по улицам города мимо церкви Крестителя, пока дьявольский холм не встал на моем пути. Я был почти убежден, что, догнав их, смогу остановить. И вернуть ее.

Но они исчезли. Вместе с ней, и я теперь просто жаждал наброситься на Кэрью и повыдергать ему бороду, прядь за прядью.

Дадли предупредил меня грозным взглядом. Он полагал — и, должно быть, не без причины, — что Кэрью только и ждал подходящего повода, чтобы швырнуть меня на каменный пол.

Поэтому я сохранял спокойствие.

— Я так понимаю, сэр Питер, что до роспуска монастыря правосудие в городе отправлял аббат. Сколько ведьм он изловил?

Дадли сердито посмотрел на меня.

— Это не дело, — сказал я. — Файк возомнил себя божьим ставленником для надзора за религиозным культом в городе, и это опасно…

— Для надзора за колдовством, — перебил меня Кэрью.

Сегодня я больше не желал ввязываться в бесполезные споры о том, что считать колдовством.

— Послушайте, доктор, — сказал Кэрью. — Насколько известно мне, никто из тех, кто предстал перед судом за колдовство, не был совершенно безвинен.

— Просто…

— Выслушайте меня. Этого требует народ. Люди не могут удержаться от того, чтобы не прикоснуться к божественному. — Опустив руки на колени, он откинулся на спинку стула. — В наших краях, доктор, жизнь и религия, с тех пор как мы послали подальше первосвященника Рима, стали простыми и непритязательными. По субботам ходишь в церковь, стоишь там часик на коленях, думаешь, с кем проведешь следующую ночь, и — если ты не викарий и не епископ — идешь по своим делам. У меня нет времени на тех, кому этого мира, пока они пребывают в нем, недостаточно. Что же касается вашей ведьмы…