Император. Боги войны - Конн Иггульден

Паника во дворце разбудила горожан, и на улицах Александрии собирался народ. Юлий поторопил своих воинов. Если египтяне увидят, что их фараона несут как мешок с зерном, они могут наброситься на римлян. С каждой минутой волнение Юлия возрастало.

Легионеры бежали по Канопской дороге. Они мчались на полной скорости, дыхание разрывало им грудь, во рту пересохло. Дорога словно стала длинней с тех пор, как они бежали к дворцу фараона, но солдаты не сбавляли хода, и толпа перед ними расступалась.

Казалось, прошли часы, прежде чем Юлий очутился перед знакомыми воротами и вбежал в них, с облегчением переводя дух. Дворец вновь стал наполняться легионерами, и теперь соблюдать тишину было ни к чему. Радостные крики не прекращались, даже когда солдаты передавали над головами раненых. Тут их дожидались лекари с бинтами и нитками — зашивать раны.

Никто из римлян не погиб этой ночью, и только опцион, раненный копьем, похоже, не будет ходить. Юлий успел сказать ему несколько ободряющих слов.

Когда снаружи никого не осталось, двери закрыли и задвинули засов. Зажгли все лампы, которые смогли найти, и Юлий увидел, что окна заложены тяжелыми мешками и камнями. Дворец превратился в неприступную крепость, и консул с приятным чувством думал о скором рассвете.

— Пусть беснуются сколько угодно, — сказал он своим приближенным. — Фараон у нас!

Все засмеялись, а Юлий отдал приказ открыть кухни и приготовить поесть. Центурионы уже выставили часовых, и у него наконец выдалась свободная минута.

— Где Клеопатра? — спросил Юлий.

Брут внимательно посмотрел на друга.

— Отправилась в верхние покои, — сообщил он со странным выражением лица. — Ждет тебя.

Юлий улыбнулся в ответ; он был полон своей победой.

— Поговорю с ней, а потом все тебе расскажу. Найди для нашего гостя подходящее помещение и поставь стражу. — Юлий перевел дух. — Все получилось очень просто, Брут.

— Они станут драться, — сказал Брут, желая подпортить торжество Юлия. — По словам царицы, это лишь малая часть египетского войска.

У Брута болела голова, словно после сильного похмелья. Он помнил о разговоре с царицей, но подробности совершенно ускользнули из памяти. Юлий не заметил его состояния.

— Как же им драться с нами, когда у нас их повелитель? — ответил Юлий. — Я мигом утихомирю тех, кто помыкал фараоном, пусть только явятся.

Он рассмеялся и отправился к царице.

В покоях, где разместилась Клеопатра, все осталось в целости и сохранности. Прочие помещения во дворце пустовали — легионеры использовали для заграждений все, что могли вынести из комнат. А здесь царили покой и уют, везде лежали и висели циновки и ковры. В каждом углу стояли курильницы, и в них мирно потрескивало пламя. Но Юлий ничего не замечал. Он не мог отвести глаз от силуэта царицы. Стройная тень двигалась за легким пологом, висевшим над кроватью столь же величественной, как и ложе в спальне фараона. Юлий узнавал прекрасные линии тела, которые очаровали его при первой встрече, и не мог понять, почему царица молчит.

Он прикрыл за собой дверь и пересек комнату; сердце у него сильно колотилось. В тишине громко отдавались его шаги. В воздухе витал аромат благовоний, а из соседней комнаты клубился слабый пар. Юлий понял, что царица принимала ванну. Представив это, он пришел в волнение. У нее, правда, нет рабынь — носить и греть воду, но тут, наверное, постарались солдаты.

Клеопатра по-прежнему молчала; Юлий приблизился к кровати и провел загрубевшей ладонью по занавеске. Легкая ткань зашелестела.

— Фараон у нас, Клеопатра, — тихо сообщил Юлий и почувствовал, что царица замерла. Говоря, он одновременно отодвинул полог.

Клеопатра лежала на спине, как Юлий и думал, обнаженная. Тела царицы ничто не скрывало — только легкие тени. Кожа ее казалась золотой, а глаза совсем темными.

— Он не ранен? — спросила Клеопатра.

Юлий покачал головой, не в состоянии произнести ни слова. Взгляд его скользил по телу царицы, и Юлий вдруг обнаружил, что ему трудно дышать.

В следующий миг она поднялась и прижалась губами к губам Юлия. Он ощутил вкус меда и гвоздики, а ее аромат обволакивал и опьянял. Тонкие пальцы теребили застежки доспехов, и ему пришлось помочь. Нагрудная пластина упала на пол с грохотом, от которого оба вздрогнули. Еще несколько прикосновений нежных прохладных рук, и Юлий был раздет. Царица обняла его, привлекая к себе. Он простонал и опустил веки. Его руки скользнули к ее груди; он слегка отстранился и бросился на кровать, и занавеси балдахина вновь сомкнулись.

— Это и есть награда? — хрипло спросил он.

Царица медленно улыбнулась, водя ладонями по его телу, лаская шрамы. Глядя Юлию в глаза, Клеопатра грациозно перекатилась на живот и, когда он придвинулся к ней, жадно протянула руки к его пылающей плоти.

— Это только начало, — ответила она.

Перед самым рассветом Юлий прошел по нижнему коридору, кивком приветствуя стражников. Царя Египта заперли в кладовке, где раньше хранились сосуды с маслом. Окон там нет, двери прочные, и, стало быть, у Птолемея нет соблазна попробовать бежать.

— Как он себя ведет? — спросил Юлий.

Прежде чем легионер успел ответить, на них обрушился громкий поток ругательств — толстая дверь почти не заглушала пронзительный детский голос.

— И так уже несколько часов, господин, — сообщил легионер.

Юлий поморщился.

— Открой дверь. Я с ним поговорю.

Войдя, он увидел, что из этой комнаты тоже все вынесли. Тут не было даже кровати, ничего, кроме маленькой скамейки и ведра. На стене висела одна-единственная лампа, и в ее тусклом свете Юлий разглядел, что царь Египта весь перепачкан белой пылью.

Птолемей сложил руки на узенькой груди и с достоинством смотрел на своего похитителя. Ребра у него просвечивали. На щеках темнели пыльные разводы — видно, фараон утирал слезы.

— Доброго тебе утра, — поздоровался Цезарь, усаживаясь на скамью. — Когда принесут завтрак, я прикажу найти для тебя одежду и постель. Ни к чему тебе испытывать неудобства.

Птолемей молча продолжал смотреть на Юлия. При свете дня мальчик оказался еще младше. Лицо с изящными чертами, такое бледное, словно его никогда не касались солнечные лучи, искажала угрюмая ненависть. Темные, с длинными ресницами глаза — в точности как у Клеопатры. При мысли об их супружестве Юлий едва не передернулся от отвращения.

Цезарь помолчал, потом поднялся и произнес:

— Если тебе ничего не нужно, я вернусь к своим делам.

Он отвернулся, собираясь уйти, но Птолемей бросил ему в спину:

— Ты должен немедленно меня отпустить! — Латынь фараона была безупречной.

Юлий повернулся к нему, не в силах сдержать улыбку: