Константин. Гроза над Бомарзундом - Иван Валерьевич Оченков

европейцы» обозлились и жаждали реванша. Но как его добиться пока не знают, а потому и в правительстве, и в военном министерстве, и конечно же в прессе идет активное обсуждение планов на следующий год.

В любом случае, сдаваться и отказываться от продолжения войны они точно не собирались. Кроме того, воинственные настроения подогревались новостями о «кровожадном пирате» Бромми, коварной засаде устроенной Шестаковым «мирному британскому судну» в Коле. Событиях на далекой Камчатке и леденящих душу подробностях о действиях рейдеров Истомина.

А пока никаких стоящих идей у союзников не появилось, высшее начальство усилило нажим на Дандаса и Сент-Арно, в расчете, что успешные действия на Черном море перекроют все недавние провалы.

Конец лета 1854 года на Балтике оказался на удивление ясным и тихим. Словно в противовес войне, развязанной людьми, природа хранила тишину и покой. С одной стороны это было очень хорошо, потому что позволило без проблем добраться до Ледзунда нашему парусному флоту. С другой, меня поджидал сюрприз в виде августейшего родителя, решившего навестить своего блудного сына.

Вместе с ним прибыли и всем кагалом и братья. Цесаревич Александр и Николай с Михаилом. Слава богу, хоть матушку не прихватили. Впрочем, она не слишком любит «Александрию» — паровую яхту, на которой они все вместе и заявились.

Ну вот, теперь вместо вдумчивой и напряженной работы, нас ждут смотр и парад. Причем, чует мое сердце не один! Мама дорогая, роди меня обратно!

Вообще, по строгим правилам придворного церемониала, сначала я должен был прибыть на яхту к императору и доложить обо всех свершениях имевших место под моим мудрым и героическим руководством. Но, Николай Павлович, очевидно, решил меня отметить и прибыл лично на все еще несущий мой флаг «Бульдог». Который, как на грех, еще никто не привел в тот блестящий вид, какой так ценил государь.

Нет, разумеется, нельзя сказать, чтобы палуба захваченного у англичан шлюпа превратилась в хлев. Однако то тут, то там виднелись отметины от вражеских попаданий, следы огня и пороховой гари. Про матросов же и говорить нечего. Рабочее платье у большинства из них износилось. Бескозырки мятые…

А тут «славящийся» своей придирчивостью к форме император! Нет, совсем уж самодуром он не был и, по всей вероятности, понимал, что в бою содержать все в идеальном порядке не получится, но… даже не вооруженным глазом было видно, насколько ему это неприятно. В какой-то момент, мне даже показалось, что он не выдержит и взорвется и тогда я совершил очередное безрассудство. Незаметно оторвал от безукоризненно сидящего мундира пуговицу и бросил ее под ноги.

Услышав звук, Николай резко обернулся и его взгляд упал на мою грудь.

— Что это? — удивленно спросил царь.

— Мы были в бою, ваше величество, в котором не щадили ни себя, ни свою форму! — отчеканил я.

— Пойдем-ка в каюту, — после недолгой паузы велел он.

— Ну, ты даешь! — прошептал пораженный до глубины души Мишка.

Оказавшись наедине, мы некоторое время мерялись взглядами и я, возможно впервые за всю Костину жизнь, его не отвел.

— Ты стал дерзок!

— Я вырос.

— Не похоже. Разве тебе не было велено, держаться подальше от гущи схватки? Ты же всякий раз лезешь туда. Неужто думал, что не узнаю?

— Никак нет. Действовал по обстановке.

— И победил…

— Нет, не я. Россия победила! Все мы от вашего императорского величества до последнего матроса.

— А ты и впрямь вырос… не могу сказать, что поумнел, но ведь и без того дураком не был. Что ж мне с тобой делать?

— Понять и простить, — зачем-то ляпнул я.

— За что же? — изумился отец.

— За все. За то, что заставил волноваться, за то, что проявил непослушание. Да мало ли… был бы человек, а вина сыщется!

— Скоморошничаешь? — покачал головой Николай. — Коли не на людях, так и пускай. Но может, что умное скажешь?

— Покорнейше прошу ваше величество не оставить своими милостями моих подчиненных. Все они от нижних чинов до господ офицеров и генералов не щадили крови и самоей жизни, при защите отечества!

Договорив, бросился к бюро, в котором складывал подготовленные за прошедшие дни представления о наградах и производствах. К счастью, Лисянский успел собрать их в одну папку, которую и подал императору.

— То, что о людях не забываешь, хорошо, — кивнул Николай, бегло просматривая реляции. — К слову, думал учредить в честь победы отдельную медаль. Вот только никак не решу, как ее назвать. Может ты, что присоветуешь?

— Аландский крест! — не раздумывая ответил я.

— По аналогии с Кульмским? — задумался царь. — Изрядная мысль! А вот скажи мне, друг сердечный, отчего в этих бумагах мало представлений на штаб-офицеров, а генералов с адмиралами и вовсе нет?

— Зная, ваше величество, я уверен, что вы будете щедры ко всем, чьи имена вам назовут. И в первую очередь это будут генералы. Те же, кто невелик чинами рискуют так и остаться безвестными.

— За богом молитва, а за царем служба не пропадает! — строго заметил отец. — Но отчего ты, не упомянул хотя бы Бодиско? Неужели он недостоин повышения в чине…

— Лучше назначьте его городничим в богатом городе. Человек он рачительный и обыватели будут ему рады. Да и семья у него большая, шутка ли семеро детей. Вот и соберет дочкам на приданное.

— Замужество его дочек не твоя печаль! А человек он верный и даже отразил первый натиск до твоего прибытия. Решено, быть ему генералом!

— Тогда уж и кавалером военного ордена. В храбрости Якову Андреевичу не откажешь. А орденами он обойден.

— Будь, по-твоему. А что скажешь, про адмирала Мофета?

— Если вам любопытно мое мнение, то он настоящий государственный муж, самое место которому в Государственном совете или Сенате!

— Подальше от морских дел? — с интересом взглянул на меня правильно все понявший царь.

Я же в ответ, лишь развел руками.

— Вендт? — продолжил Николай.

— Храбр, умен, опытен. Заслуживает самой высокой оценки. Но при всем при этом он больше финн, чем русский генерал.

— Все они таковы.

— Не все. Взять хоть подполковника Котена.

— Видел представление на него. Дельный офицер. Ладно, обо всем этом еще будет случай потолковать. Теперь же расскажи мне об изменниках.

— О ком?

— Солдатах, нарушивших присягу!

— Их было немного. Все из рабочей роты.