Встреча с хичи. Анналы хичи - Фредерик Пол

разбудил спящий флот и вызвал подкрепления из-за горизонта событий. Тайна больше не тайна. Через полмиллиона лет хичи снова выходят.

Поскольку Робин, что вполне естественно, был занят другими проблемами, я не смог обсудить с ним кугельблитц так подробно, как мне хотелось бы. Статистические данные здесь очень интересны. Температуру кугельблитца я рассчитал в три миллиона градусов Кельвина, но не это тревожно. Обеспокоила меня плотность энергии. Плотность энергии излучения черного тела равна кубу его температуры – это старый закон Стефана – Больцмана, но число протонов тоже возрастает линеарно вместе с температурой, так что внутри кугельблитца происходит возрастание в четвертой степени. Один Кельвин – это 4,72 электрон-вольта на литр. А три миллиона в четвертой степени дают… сейчас посмотрим… примерно 382 320 000 000 000 000 000 000 000 эв/литр. А в этой штуке очень много литров. И что в этом самое важное? Что вся эта энергия разумна. Это Убийцы. Целая вселенная их, запрятанная в кугельблитц, ждущая, пока ее планы созреют. И тогда вселенная будет переделана им в угоду.

24. География неба

Где же я на самом деле был? Потребовалось немало времени, чтобы ответить на этот вопрос для себя самого, во многом потому, что мой учитель Альберт отверг его как бессмысленный.

– Вопрос «где» – это глупое человеческое предубеждение, Робин, – сказал он. – Сконцентрируйтесь! Учитесь действовать и чувствовать! Оставьте философию и метафизику для долгих свободных вечеров с трубкой и добрым пивом.

– Пиво, Альберт?

Он вздохнул.

– Электронный аналог пива, – язвительно сказал он. – Он совершенно «реален» для электронного аналога личности. Теперь обратите внимание на вводы, которые я для вас открываю. Это видеосканирование внутренностей каюты «Истинной любви».

Я, конечно, послушался. Я не менее Альберта торопился завершить свой курс обучения, чтобы делать то, что я могу делать в этом своем новом и пугающем состоянии. Но в свободные фемтосекунды я не мог не размышлять над этим вопросом и в конце концов нашел ответ. Где же я на самом деле?

Я на небе.

Подумайте. Большинство особенностей совпадает. Живот у меня больше не болит – у меня его нет. Я больше не смертен, смерть осталась позади. Конечно, меня впереди ждет не совсем вечность, но что-то очень к ней близкое. Мы уже знали, что информация в веерах хичи без сколько-нибудь заметной деформации способна храниться полмиллиона лет – принадлежавшие хичи веера по-прежнему действуют, – а это очень много фемтосекунд. Больше никаких земных забот, вообще никаких забот, кроме тех, что я сам изберу.

Да. Небо.

Вы, вероятно, не верите, потому что трудно себе представить, что бестелесное собрание единиц информации в веере может и имеет в себе что-то «небесное». Я это знаю, потому что с трудом воспринимаю сам. Но «реальность» – это субъективное представление. Мы, существа из плоти и крови, представляем себе «реальность» не непосредственно, а как бы из вторых или третьих рук, как аналог, нарисованный нашими сенсорными системами и синапсами головного мозга. Так всегда говорит Альберт. Это правда – или почти правда, – нет, это больше, чем правда в некоторых отношениях, потому что у нас, бестелесных собраний информации, гораздо больше «реальностей», чем у вас.

Но если вы по-прежнему мне не верите, я не могу обижаться. Сколько раз я говорил себе все это, все равно мне трудно было поверить. К тому же мне никогда не приходило в голову, как ужасно неудобно – в финансовом, юридическом и многих других отношениях, а не только в отношении к супружеству, – ужасно неудобно быть мертвым.

* * *

Вернемся к вопросу, где же я на самом деле. Конечно, дома. Как только я… гм… умер, Альберт в раскаянии повернул корабль назад. Потребовалось довольно много времени для возвращения, но я ничем особым не был занят. Просто учился, как делать вид, что живу, тогда как на самом деле я мертв. И всю дорогу назад я этому учился, потому что родиться в информационном веере гораздо труднее, чем старым органическим способом, – мне на самом деле приходилось совершать что-то, понимаете. Вокруг меня все было гораздо обширнее. В определенном смысле я был заключен в содержимом информационного веера хичи с объемом примерно в тысячу кубических сантиметров, и в этом смысле меня извлекли из гнезда, и пронесли через таможню, и принесли домой, на Таппаново море, не с бо́льшими трудностями, чем пару туфель. В другом смысле я был больше галактик, потому что в моем распоряжении была вся информация мира. Быстрее серебряной пули, подвижнее ртути, стремительнее молнии, я мог отправиться куда угодно, куда только может привести накопленная людьми и хичи информация, а это значит – везде. Я слушал эдды обитателей грязи с парусника и охотился с первой исследовательской группой хичи, которые захватили австралопитеков; я болтал с Мертвецами с Неба Хичи (несчастные маловразумительные калеки, так плохо в спешке записанные, но все еще помнящие, что это значит – быть живыми). Ну. Не важно, где я побывал. У вас все равно не хватит времени выслушать. И все это очень легко.

Гораздо сложнее человеческие дела…

К тому времени как мы вернулись на Таппаново море, Эсси смогла отдохнуть, а у меня было время и возможность попрактиковаться, чтобы узнавать, что я вижу, и мы оба преодолели травму моей смерти. Не скажу, что окончательно, но, по крайней мере, мы смогли поговорить.

Вначале только говорили, потому что я стеснялся показаться своей дорогой жене в качестве голограммы. Но потом Эсси повелительно сказала:

– Робин, это невыносимо. Я больше не могу только разговаривать с тобой. Я хочу тебя увидеть!

– Да, сделай это! – приказала другая Эсси, записанная вместе со мной, а Альберт прибавил:

– Просто расслабьтесь и позвольте этому произойти, Робин. Все подпрограммы на месте. – И все равно мне потребовалась вся храбрость, чтобы показаться, а когда я это сделал, моя дорогая жена осмотрела меня сверху донизу и сказала:

– О Робин, как ты ужасно выглядишь!

Звучит, может, не очень ласково, но я понимал, что имеет в виду Эсси. Она не критиковала, она сочувствовала и старалась удержаться от слез.

– Со временем будет лучше, дорогая, – сказал я. Мне хотелось дотронуться до нее.

– Правда, миссис Броудхед, – искренне сказал Альберт; только тогда я заметил, что он сидит рядом со мной. – В настоящий момент я помогаю ему, и одновременная демонстрация двух изображений затруднительна. Боюсь, оба изображения искажены.

– Тогда исчезни! – предложила она, но он покачал головой.

– Робину нужно практиковаться, и я думаю, вы сами захотите внести некоторые усовершенствования в программу. Например, окружение. Я не могу дать Робину фон, если сам не участвую в нем. Необходимо также улучшить