В царстве тьмы - Вера Крыжановская

— Отчего умер отец?.. Это неправда, что кузен герцог мой опекун! Отец говорил, что он злой, нечестный, а сын его — негодяй, и что он хочет только заплатить свои долги моими деньгами. Я не пойду с ним!..

Слезы прервали меня, но я все же заметила, как противное лицо герцога побледнело и исказилось такой злобой, что мне стало страшно. Тогда преподобный отец сделал знак герцогу оставить нас вдвоем. Он посадил меня на колени, нежно погладил мои кудри и дал мне выплакаться. Затем он рассказал, что во время пребывания отца в Шотландии, когда он переезжал из одного имения в другое с весьма небольшой охраной, в лесу на него напали разбойники. По-видимому, его ограбили и убили, потому что трупы двух его телохранителей затем нашли израненными и полунагими в чаще. Что же касается тела отца и его верного Рутланда, то их не нашли. Лесники, собаки которых и отрыли трупы, все тщательно обшарили, но нашли только плащ отца с пятнами крови, его перчатку да сломанную шпагу, но никаких следов разбойников. Убитых тел не было, а потому явилось предположение, что злодеи бросили их в находившееся неподалеку болото…

На другой день, когда первый приступ отчаяния слегка утих, преподобный отец опять беседовал со мною и утешая, уговаривая подчиниться воле Божией, как подобает христианке. Потом, в подходящих к моему возрасту выражениях, он объявил мне, что я не имела никакого права оскорблять своего опекуна столь обидными словами.

— Да ведь отец называл его нечестным! — прервала я его.

— Часто в минуту раздражения говорят необдуманные слова, а лучшим доказательством, что эти речи не были серьезны, служит то, что покойный отец назначил его вашим опекуном. Я видел самый документ, — прибавил он, и уговаривал повиноваться воле усопшего, отдававшего меня под покровительство сэра Роберта, желая обеспечить мою будущность замужеством с Эдмондом. Вместе с тем он выражал уверенность, что я буду счастлива в семье герцога, где подрастали еще два мальчика.

Нетрудно было уговорить семилетнего ребенка, а он сумел к тому соблазнить меня перспективой иметь двух сотоварищей. Более я не противилась отъезду и даже согласилась звать герцога "дядя Роберт". Через неделю мы уехали.

Путешествие показалось мне бесконечным, а прибытие в Комнор-Кастл и первое свидание с двумя личностями, которым суждено было сыграть роковую роль в моей жизни, до того врезались в мою память, что мне хочется рассказать все подробно.

Приехали мы утром чудного августовского дня и, на первый взгляд, замок понравился мне больше нашего родового. Зато тетка, леди Арабелла, вовсе не понравилась. Это была высокая худощавая женщина, с неприятным, надменным видом. Она встретила меня приветливо и поцеловала, но я нисколько не оценила этого. Я столько наслышалась про мое огромное состояние и про запутанные дела дяди, что возымела очень высокое мнение о собственной особе, и в глубине души всех их презирала.

После обмена приветствиями преподобный отец спросил об Эдмонде.

— Он играет в саду с Вальтером. Пойдемте к ним, — сказала тетка.

Итак, мне предстояло сейчас увидеть обоих будущих друзей детства, обещанных мне отцом де Сильва. Я уже слышала раз об этом Вальтере от отца, который упомянул, что с ним дурно обращаются и что он — сирота и его ненавидят в Комнор-Кастле, но почему — я не поняла. Леди Арабелла хотела вести меня, но я вырвалась и взяла руку отца де Сильва. Мы спустились в сад и вдруг услышали крики, а когда вышли на площадку, я была поражена представившейся мне картиной.

Белокурый мальчик лет одиннадцати был привязан веревкой за ногу к толстому дереву, а другой, лет тринадцати, бил его хлыстом. Никогда в жизни не видела я ничего подобного: дома у нас не били даже охотничьих собак, когда те утягивали что-нибудь со стола. Я почувствовала глубокую жалость к обиженному и бросилась между ними, гневно крикнув:

— Сейчас же перестань, разбойник! Недаром отец говорил, что ты негодяй!

Мальчик с хлыстом, оказавшийся Эдмондом, оглянулся, взглянул с удивлением и злобой, а потом, смерив меня враждебным взглядом, сказал:

— А!.. Это "папистка", моя будущая жена! Какая же ты противная, с совиными глазами и рыжей гривой: ну, точно львица. Ты мне вовсе не нравишься, а если посмеешь еще раз вмешаться не в свое дело, то я и тебя побью.

Я была ошеломлена и с минуту стояла молча. До сих пор мне приходилось слышать только, что я прехорошенькая, и отец очень любил мои золотистые кудри, а здесь меня сочли дурнушкой, да еще пообещали побить.

Моя гордость женщины и, в придачу, богатой наследницы была до крайности возмущена, и я смело, почти вплотную подступила к нему.

— Только посмей тронуть и тогда увидишь. Ты разве забыл, что тебе нужно мое приданое для уплаты ваших долгов? — кричала я, взбешенная.

Вероятно, он кое-что знал о семейных делах, потому что покраснел.

— Твой злой язык тоже, конечно, идет в счет приданого? Но я слишком благороден, чтобы бить такую знатную даму. А твои совиные глазенки недурны, особенно когда ты злишься. Итак, львица, ради твоих прекрасных глаз я не стану тебя бить, а лучше за каждую твою грубость будет расплачиваться твой любимец. Вот я сейчас же и приступаю.

И он несколько раз хлестнул Вальтера.

Тетка и священник молча наблюдали эту первую встречу жениха и невесты, но я уже не владела собой от негодования и бросилась на Эдмонда, не ожидавшего моей выходки. Я вырвала хлыст из его руки и изо всех сил резанула его по лицу, крикнув:

— Вот тебе, разбойничья рожа! Попробуй, приятно ли, когда бьют!

Эдмонд зарычал от боли и с бешенством кинулся на меня. Не знаю, что было бы дальше, если бы де Сильва не отнял меня, подняв на воздух. Не будучи в состоянии излить свою злобу на меня, Эдмонд набросился на Вальтера, я же схватила ручонками шею моего спасителя и спрятала лицо в его плечо. Меня ошеломили страх и неистовые крики дравшихся мальчиков: голова моя закружилась, шум уже неясно долетел до меня, а затем я лишилась сознания.

Очнувшись, я увидела, что лежу в постели, а надо мной склоняется доброе и симпатичное лицо какой-то женщины.

Это была Кэт Лестер, кормилица Эдмонда. Она целовала меня и старалась успокоить, но я принялась кричать, утверждая, что Вальтера убили. Чтобы разуверить меня, Кэт привела его в мою комнату, мы расцеловались, и он благодарил меня за заступничество.

— Пока потерпи, Вальтер, и успокойся, — говорила я ему — а когда я вырасту, то выйду за тебя замуж, а не за Эдмонда, которого глубоко ненавижу.

На другой день у меня с преподобным отцом был продолжительный разговор, который клонился к тому, чтобы добиться извинения перед Эдмондом. Сначала я наотрез отказалась, но де Сильва умел говорить. Он представил великий, совершенный мною грех, когда я в гневе ударила будущего мужа, а затем убеждал, что Бог непременно рассердится на меня за гордость и упрямство, если я не попрошу прощения. Последний его довод смягчил меня, и я согласилась.

Тогда он повел меня к дяде, а тот в комнату, где Эдмонд и Вальтер играли с двумя мальчиками.