История руссов. Славяне или норманны? - Сергей Лесной

Этот способ доказательства неплохой, но поражает удивительная непритязательность норманистов — ведь результат получается обратный: анализ показывает почти полное отсутствие влияния скандинавов на русский язык.

Казалось бы, имея такой результат, есть основание спохватиться, понять, что дело что-то неладно, что надо проверить норманистские установки. Вы думаете, это кто-то сделал? — Даже не подумал!

А между тем Томсен, очевидно опиравшийся на Грота («Слова областного словаря, сходные со скандинавскими. Филологические изыскания. СПБ. 1873. рр. 430–442) приводит всего 16 (!) скандинавских слов, якобы вошедших в русский язык. Количество это совершенно ничтожно по сравнению с десятками тысяч слов, составляющих русский язык.

Совершенно ничтожно оно и со словами, вошедшими в русский язык из греческого, латинского, немецкого, французского, английского и т. д. Если судить, например, по количеству немецких, французских или английских слов, вошедших в русский язык, а также выражений и поговорок, то можно подумать, что эти нации сотни лет владели Русью. Сколько же лет варяги владели Русью, если они оставили след в 16 слов?

Задача безусловно интересная и нетрудная для филолога и историка; но ее не решили и не решали, ибо в голове гуманитаристов царил норманистский дурман.

Пусть бы уж было 16 слов, но ведь это не так, их гораздо меньше, и, возможно, что тщательный анализ покажет, что их вообще нет в русском языке.

Наш анализ, конечно, далеко не достаточный и совершенный, все же показывает, что некоторые из 16 упомянутых слов должны быть из списка исключены, как:

1) слова, заимствованные вовсе не из скандинавских, а других языков,

2) слова, в действительности славянские,

3) слова, узко областные, т. е. употребляющиеся только в узкой пограничной полосе со Скандинавией и совершенно неизвестные в остальной России,

4) слова, возможно и скандинавские, но являющиеся новоприобретением, то есть вошедшие после эпохи варягов, и, наконец,

5) слова сомнительные, принадлежность которых к скандинавским языкам вовсе не доказана.

Эти пять групп явились следствием того, что Томсен в своем анализе допустил ряд крупных методологических ошибок.

1. Если Томсен находит русское слово, сходное по значению и звучанию со скандинавским, он немедленно признает его за заимствованное из Скандинавии, совершенно упуская из виду, что это слово могло быть, наборот, заимствовано скандинавами у руссов. Ведь влияние одного народа на другой обоюдно. Но Томсену это предположение даже в голову не приходит, настолько он охвачен предвзятой мыслью о примате скандинавов над славянами. Нет ничего удивительного, что скандинавы-воины, пожив в России, привозили домой и некоторые русские слова. Даже сравнительно очень отдаленные народы, как Англия, все же включили русские слова в свой язык, например, слово «указ» (ukase) и т. д.

2. Томсен совершенно забывает, что два сходных слова — скандинавское и русское — могут быть только вариантами одного и того же, еще санскритского корня, а вовсе не заимствованиями одного у другого.

3. Томсен не учитывает, что оба таких слова могут быть вариантами слов, заимствованных и скандинавами, и руссами у своих соседей: немцев, литовцев, финнов и т. д.

4. Томсена совершенно не интересует вопрос, а как обстоит дело с его «скандинавскими» словами у других славян, вовсе не сталкивающихся со скандинавами, например, у южных славян. Ведь если «скандинавское» слово встречается у сербов или болгар, то ясно, что оно не скандинавское.

5. Томсен даже не подумает сравнить эти 16 слов с языками финнов, эстонцев, латвийцев, литовцев, тюрков, монголов и т. д., а ведь это было необходимо сделать.

6. Томсен не исследовал, а как изменялась степень влияния варягов в Новгороде, Полоцке, Киеве. Ведь не могло же оно быть совершенно одинаковым: где-то оно было сильнее, а где-то слабее.

Эти недостатки методики показывают, что его анализ — только поверхностные сравнения и науку удовлетворить не могут. Мы особо подчеркиваем, что не считаем наш анализ глубоким, но он достаточен для того, чтобы показать хотя бы некоторые ошибки Томсена. Проделать глубокий анализ и решить вопрос окончательно — это дело настоящего филолога; вообще, если натуралисты будут заниматься филологией, то что делать тогда филологам? Но беда в том, что последние ничего не делают.

Переходим теперь к анализу выводов Томсена. Он «без колебания» относит слово «якорь» к скандинавским словам. Это, по Томсену, шведское «ancare» или старонорвежское «akkeri». Откройте словарь латинского языка, и вы найдете: «ancora» — якорь, и отметку — «греческое». Рядом найдете — «ancorale» — якорный канат, и т. д. Таким образом, уже в латинский язык слово «якорь» вошло из греческого. По Томсену, очевидно, и греки и римляне заимствовали это слово у скандинавов за тысячи лет до того, как вообще культурному миру стало известно, что существует Скандинавия.

Томсену даже в голову не приходит, что как римляне, так и славяне могли заимствовать слово «якорь» прямо из греческого, ибо греки были издревле мореходами и мы видим целый ряд терминов у славян, заимствованных оттуда, например «парус» (faros) и т. д.

Прямо не верится, что профессор университета, член Датской академии наук может оперировать так легкомысленно с научными фактами: он даже не потрудился заглянуть в справочники!

Идем далее. Слово «стул» Томсен считает либо старонорвежским «stöll», либо шведским «stol». Он заранее избегает возможного возражения, что слово заимствовано из немецкого языка, и указывает, что в этом случае по-русски должно было бы быть «штул», а этого нет, значит, взято не из немецкого.

Примитивность такого объяснения вопиющая. Во-первых, слово «стул» в древних русских источниках совершенно отсутствует. Оно появилось, очевидно, в эпоху Петра I, вместе с иностранцами, привезшими с собой предметы своего обихода. Петр I, копировавший иноземные обычаи, ввел, надо полагать, и стул в обиход. Таким образом, слово «стул» с варягами не имеет ничего общего.

Во-вторых, немецкое «штуль» все-таки ближе к русскому «стул», чем шведское «стол». В-третьих, в русском языке уже существовало свое коренное слово «стол» для предмета домашнего обихода, совершенно отличного по функции. Следовательно, у русских не было ни малейшего основания заимствовать для нового предмета обихода слово «стол», когда оно обозначало совсем другой обычный предмет. В-четвертых, иностранное слово при переходе в русский язык часто слегка изменяет огласовку, причем звуки «с» и «ш» легко замещают друг друга; например, из английского «скиппер» русские сделали «шкипер» и т. д. Следовательно, из «штуля» могло легко стать «стул» или наоборот. Наконец, в-пятых, что самое главное, — слово «стул» существует в английском, голландском и немецком языках (platt-deutsch). Профессор Томсен, прочитавший по специальному приглашению три лекции на английском языке в Оксфорде, по странной причине забыл, что слово «стул» существует и в английском языке. Удивительная забывчивость, если не сказать больше.