Предатель рода - Джей Кристофф

– Чтобы страна не погрузилась в хаос, – ответила Мичи. – Чтобы возродить династию, которая правит уже два века. Не думаю, что империя рухнет или чудесным образом возродится к жизни, если мы придадим официальный статус нашей маленькой интрижке, мой господин. Не говоря уже о трудностях, с которыми мы можем столкнуться, втискивая наших гостей в эту приятную маленькую тюремную камеру.

– Интрижка? – Он моргнул. – Вот, значит, как ты думаешь обо мне…

– Лучше это, чем альтернатива.

– Какая? Что я тебя правда люблю?

Она пристально посмотрела ему в глаза, наблюдая за зрачками и пытаясь понять, что же ей делать.

– Ты всё еще веришь, что я участвовала в восстании Кагэ, – ответила она. – Это как если бы судья допрашивал подозреваемого. – Слегка улыбнулась: идеальное сочетание надежды и страха. – А в конце этой пьесы ты разобьешь мне сердце.

Настороженность в его глазах. Зрачки расширились. Страх? Подозрение? Она, несомненно, попала в точку…

– Я могу сказать то же самое о тебе.

Слишком много болтаешь, глупая девчонка. Слишком далеко зашла. Отступай. Быстро.

Она оттолкнула его от себя после долгого поцелуя, оседлала, прижала его запястья над головой, длинные темные волосы упали ей на лицо. Она наклонилась ближе, окутанная облаком аромата духов и свежего пота, и, чувствуя, как он двигается под ней, выдохнула эти слова нежно, касаясь своими губами его губ.

– Тогда скажи это, мой господин. Скажи, что ты мне не доверяешь. Скажи, что всё это ложь.

– Но это была бы самая большая ложь в мире, – прошептал он, поднимаясь, чтобы поцеловать ее, но она отклонилась назад, и он не смог дотянуться. – Я – весь твой, моя госпожа. В твоей власти. Проси что угодно. Задай любой вопрос, и я отвечу.

Его улыбка казалась искренной. В глазах она не видела скрытых намерений. Он был так хорош в этом.

Так хорош, что это пугает тебя.

– Значит, ты меня любишь?

Она пошевелила бедрами, простейший жест, который мог перевернуть целый мир. Он вздохнул вместе с ней, мышцы дрогнули, когда она надавила на его запястья и снова наклонилась, дыша ему в ухо.

– Правда меня любишь?

Ее губы прижались к его и подарили ему поцелуй, которого он жаждал, вздрагивая под ней.

– Я люблю тебя, – выдохнул он. – Да помогут мне боги, люблю.

Это не может быть правдой.

В ее голове зазвучал голос. Голос девушки, которая видела, как убивали ее семью на площади Дайякавы. Которая стала жесткой, холодной и свирепой среди теней Йиши. Которая жила только для того, чтобы освободить Аишу, не допустить свадьбы, разрушить планы Гильдии и превратить их в пепел. Которая ненавидела этого человека, его хозяев, всю империю со всем ее содержимым.

Это не может быть правдой.

Но пока они, обнявшись, лежали на шелковых простынях, пока его руки скользили по ее коже, пока его дыхание наполняло ее легкие, она почти забыла, кто она, откуда и зачем она здесь. Маленькая девочка из Дайякавы испарилась, выжженная огнем его прикосновений, жаром его кожи, пламенем его языка, и осталась только она – женщина, любимая и любящая, чистая, без шрамов и без страха под задыхающимся небом.

Это не может быть правдой.

Она почти забыла.

Это не…

Почти.

Это

…

Кровь.

У него на когтях. На языке.

Буруу очнулся на черном стекле, ветер выл и заливал ему глаза и раны морскими брызгами, вызывая острое дезинфицирующее покалывание. На животе болела рана, и он полизал спутанный окровавленный мех, почувствовав облегчение от того, что порез оказался неглубоким. А вот с его металлическими крыльями дело обстояло хуже.

Куда хуже.

У него на плечах мертвой кучей лежали сломанные оси, которые скрежетали при движении, и изорванный брезент. Ремень и каркас защитили как минимум его глаза. Если бы он был – лишь плоть и кости, он ни за что бы не смог оказать сопротивление, нанести такой же сильный удар, какой получил сам, раздирать и рвать до самых костей, сцепившись с противником и падая с неба. И теперь обломки его фальшивых крыльев превратились в помеху, сломанный механизм, затрудняющий движение, лишенный прежней искусственной грации.

Он был слаб. Голоден. Вокруг него простирался остров из бесплодного камня, твердого, угольно-черного, как будто Сусано-о схватил горсть обсидиана и крепко сжал. На мысе возвышался странный шпиль из свернутого в спираль металла, двенадцать футов высотой, с двумя отрезками толстого железного троса, подсоединенного к сердечнику, которые тянулись по бурной воде.

И вдалеке Буруу почувствовал его запах: другой самец врезался в тот же выступ, что и он. Его тело было разорвано когтями задних лап от грудной клетки до бедер. Умирает? Будет мстить? Или до сих пор охвачен зовом плоти?

Запах самки все ещё висел облаком в сознании Буруу, но теперь был заглушен болью и запахом собственной крови. И в надвигающейся темноте, на фоне гула дождя и медного привкуса во рту, над грязью феромонов и эндорфинов всплыла одна мысль. И от этой мысли в груди у него сильно заныло – гораздо сильнее, чем от раны, нанесенной клювом или когтем.

Мысль о том, что он снова потерял себя.

Мысль о том, что он подвел ее.

Так же, как он подвел их.

ЮКИКО?

* * *

– Буруу!

Юкико выкрикнула его имя, резко выпрямившись на койке, насколько ей позволяли кожаные ремни на запястьях. На секунду ей показалось, будто она снова в Йиши: удивилась запаху соли в воздухе, отсутствию глицинии и горного ветра. А потом она вспомнила, где она, увидела во сне его облик и почувствовала прилив облегчения, такого глубокого, что чуть не расплакалась.

Он еще жив.

Она потянулась Кеннингом вовне, напрягаясь до предела, не обращая внимания на боль и нарастающую тошноту. Почувствовала небольшое теплое сияние Рыжика, почти тусклое в полудреме. Гайдзинов рядом с ней – как стаю светляков. Вдалеке она ощутила жар и форму самки арашиторы, кружащей среди ударов грома, которая светилась в ее сознании, словно фейерверк. Юкико чувствовала и холодное мерцание под ней, блеск чешуи под водой на глубине вечности. Но на краю она обнаружила только что очнувшееся тепло. Такое далекое, оно казалось просто пятном, почти невидимым, неосязаемым. Но она все равно его узнала.

Юкико направила свой голос в темноту и закричала так громко, как только могла.

Буруу!

Нет ответа. Ни малейшего подтверждения ее мыслей. Она прошептала молитву Кицунэ, умоляя девятихвостого лиса дать шанс Буруу. Закрыв глаза, она, скрепя сердце, потянулась внутрь, убрала стену, чтобы открыть себя полностью. Боль, огибая по дуге основание черепа, с треском пробивалась к вискам. Из носа закапало что-то теплое, липкое, соленое на вкус.