Право на Тенерифе - Ирина Александровна Лазарева

в кресло. Катя тут же подскочила к ней, заботливо расспрашивая, что с ней.

– Мама, мы едем на Тенерифе, поживем в квартире Алины, помнишь, я рассказывала, они там купили апартаменты? Там очень хороший климат, не холодный, не жаркий, самое то для ребенка.

– Какие Тенерифы?! – вскричала Людмила Петровна не своим голосом. – Да ты с ума сошла?! Нет, ты просто свихнулась, совсем страх потеряла! Я не могу, да как так можно, что за безответственность? Что за вздор вообще? Ты хочешь девчонку совсем загубить? Ну, хочется тебе отдохнуть – оставь Катю мне, я поживу с ней! Езжай, но ребенка-то не трогай!

– Мама, мы едем ради Кати, а не ради меня, – наконец Юле удалось вставить слово, – мне этот отдых вообще не сдался.

– Ах, для Кати! – воскликнула Людмила Петровна ехидно. – Для Кати, значит! И скажи, ради бога, что хорошего в этих Тенерифах для Кати, а?

– Ну как что хорошего, – Юля почувствовала, что голос ее дрожит и она не говорит, а оправдывается, как подросток, которого поймали с сигаретой на лестничной площадке. – Морской воздух, солнце. В морском воздухе очень много минералов, и витамин D тоже очень важен.

– И все? Только ради этого так рисковать ее здоровьем? Везти на край света? Ты же знаешь, что у нее от любого чиха может случиться все снова! Ведь так?

– Может, – признала Юля. – Но мы будем надеяться, что не случится. В самолете – маска и звездочка. В аэропорту тоже.

– Как ты не понимаешь, – Людмила Петровна продолжала кричать, – что ты ее повезешь, у нее первые две недели будет акклиматизация, а потом она только привыкнет – и ей нужно будет ехать домой! А здесь у нее обратная акклиматизация! Разве она выдержит такое?

– Поэтому мы повезем ее минимум на месяц. Мы с Алиной все обсудили, они до мая не собираются ехать точно, а может, и еще позже поедут, когда школа закончится.

– А работать кто будет, ты что, уже с работы уволилась?

– Нет, конечно нет, – устало отвечала Юля.

– Так она одна там будет жить? – еще с бо́льшим негодованием воскликнула Людмила Петровна.

– Нет, я хочу, чтобы ты через две недели прилетела, а я полечу обратно. Вы будете с ней вдвоем там.

– Ну уж нет! – отрезала Людмила Петровна. – Я в этом бреде участвовать не собираюсь!

Катя не выдержала и начала плакать, убежала в свою комнату и закрылась. Она уже знала, что бабушка была главным человеком в семье, ее авторитет был непоколебим, а значит, поездке не суждено было состояться.

– Мама, тебе визу за два дня сделают, – говорила тихим разбитым голосом Юля, – у тебя есть загранпаспорт, никаких проблем. Это ведь все для ребенка.

– Нет, не ври, совсем не для ребенка. Хочешь убежать от проблем, думаешь, что где-то будет лучше, где-то она излечится? Нет таких мест на земле. Везде плохо. Там, к тому же, куча инфекций всяких. И не знаешь, куда бежать, к какому доктору. А здесь у тебя уже все под контролем, лучший институт, лучшие врачи.

– Врачи у нас лучшие в мире, с этим не спорю.

– Ну, так и куда ты собралась тогда? – вскричала Людмила Петровна, взмахнув бессильно руками.

– Но ведь речь совсем о другом, я ведь не от врачей бегу, просто хочу Кате помочь преодолеть, перерасти все.

– Да она лучше всего перерастет все дома!

– В промышленном городе с ужасной экологией? С продуктами, напичканными химией, пестицидами?

– Увези тогда ее в деревню, где чистый воздух.

– Но на море намного лучше, там дети перестают так часто болеть ОРЗ, у них иммунитет крепче становится.

– Все это байки, придумал непонятно кто, ничего там лучше не становится!

Они вновь и вновь спорили, ругались, пока запас Юлиных оборонительных сил не истощился и она не села на диван, окончательно замкнувшись в себе. Она не отвечала на вопросы и, казалось, ничего не замечала вокруг.

В это самое время в небольшом, но очень уютном доме с голубой крышей Алина заперлась в ванной и делала вид, что моется. Здесь не было слышно, как в гостиной шумят дети, как Федя, должно быть, рассказывает свекрам обо всем, что произошло в школе за неделю, а Марьяша, подражая ему, делится секретами о своих девичьих делах в садике. Костя, наверное, смотрит телевизор или спрятался в спальне, чтобы переписываться со своей бывшей.

Алина чувствовала, что ей становится все равно. Она сидела в коротком халате на холодном кафельном полу и не могла заставить себя передвинуться на коврик. Она знала, что простудит все по-женски, что потом будут боли, но сейчас ей было безразлично и собственное здоровье, и дети, играющие внизу, и муж, ставший таким молчаливым и скрытным за последнюю неделю.

В последний раз, когда она звонила Дарье, та просто ледяным тоном сообщила, что дает Алине время до понедельника: в понедельник деньги должны быть переведены ей на счет, иначе она отправит Косте все материалы по этому делу. Алина просмотрела в поисковиках отзывы о Дарье, но нашла лишь несколько положительных и ни одного отрицательного. Так вот что это была за женщина без личности! Человек, от которого можно ждать чего угодно.

Выглядело так, будто Дарья несколько лет работала честно, но вот теперь внезапно решила промышлять мошенничеством и шантажом… Алине негде было взять эти деньги.

Ей казалось несправедливым, что муж совершил ошибку, но замешанной во всем оказалась и она, ни в чем не повинный человек. Он вовлек ее в паутину обмана, и она не могла размотать ее теперь, не могла остаться невиновной. Как же Костя будет доверять ей теперь, когда узнает, какими хитроумными вещами она занималась, как умело рассорила его с пассией, как притворялась все это время, что ни о чем не догадывается?

Все эти дни ей не давала покоя мысль о том, что столь блестящий проект обернулся полным провалом, лишь усугубив все. Будь она умнее, мудрее, терпеливее, выдержаннее – смогла бы разлучить Костю с Тоней в одиночку и не очутилась бы в столь беспросветной ситуации.

Ей нужно было опередить Дарью, рассказать все самой, но это казалось столь унизительным: просить прощения у человека, который сам же во всем и виноват и к тому же не пришел и не повинился перед ней первым – даже теперь, когда и его шантажируют. Как она могла вынести все превратности супружеской жизни, если ее муж сам все время оставался в стороне, отказываясь исправлять последствия своих же поступков? Гиблым делом был их брак, и, возможно, ей вообще не следовало пытаться спасти его.

В кармане