Крестный отец Катманду - Джон Бердетт

Так почему бы мне не стянуть свой с шеи? Потому что иначе будут разглядывать мои брюки и пиджак. Пусть лучше считают, что я на десять лет отстал от моды.

Хочешь спросить, как я проник на это сборище? В городе, где каждый знает каждого, служба безопасности не очень дисциплинированна. Я заметил, с какой небрежностью гости швыряют золоченые приглашения в серебряную чашу перед швейцаром в накрахмаленном белом сюртуке. Отвлек его своим огромным ослепительно ярким галстуком, помахав перед ним концом, словно рыбой, а другой рукой тем временем выудил из чаши карточку.

— Хочешь посмотреть приглашение? Вот оно. — Ни один миллионер не сумел бы так щегольски швырнуть золоченую карточку в серебряную чашу.

Пораженный швейцар пропустил меня с почтительным поклоном.

Одно не вызывало в Джонни Нь сомнений — он «голубой». Это было ясно как божий день. Я заметил его издалека за огромным ледяным бриллиантом, не меньше ярда в диаметре, возвышающимся над первым столом. Только, извините, был это вовсе не бриллиант: лед отливал оранжево-красным, и от его граней по всему огромному залу разлетались яркие искры. Джонни жестикулировал как типичный гомик, отчего приходили в волнение на его руках браслеты из филигранного золота, а сам в это время поигрывал висящей поверх ворота френча длинной золотой цепью.

Нас разделяла целая армия любующихся собой нарциссов. Многие из них, как и Джонни — все без исключения китайцы, — представляли собой выставки ювелирных изделий, но большинство присутствующих были консервативно одетыми в смокинги деловыми людьми. Однако настоящим праздником этот вечер был для женщин.

Я уже настолько просветился, что знал: для понимающих бриллиант по сравнению с сапфиром падпарадша — обыкновенный булыжник. В тот вечер я вдоволь насмотрелся на сапфиры: эти камни вместе с другими корундами сверкали на слепленных из безукоризненного алебастра изящных китайских шеях.

Всем известно, что драгоценные камни нужны, чтобы засияли женские глаза. И этого сияния в зале было хоть отбавляй: фотоны света извергались из шлифованной поверхности камня, тонули во тьме китайских глаз и снова вырывались наружу. Все женщины в зале считали себя неотразимыми. На одних были традиционные шелковые чеонгсам с подбирающимися к соскам драконами и волнующими воображение боковыми разрезами снизу доверху. Но большинство пришли в платьях, которые представляли собой последние образцы высокой моды от дизайнеров Милана и Токио.

Собравшихся возбуждали их богатство и красота, и мне потребовалось некоторое время, чтобы пробраться к главному столу. Там были хрустящие свинина и утятина на китайский лад, суп с вонтонами,[73]суп из снежных грибов,[74]дим сум, ростбиф по-английски, запеченные в горшочках всевозможные овощи, бланшированный тунец в устричном соусе, тушеная рыба под лимонным соусом, свинина на ребрышках с водяным крессом и зернышками абрикосов, эскалоп с имбирем и чесноком. Я описал только ближайший ко мне угол стола. Но, увидев этажерку с моллюсками в другом конце зала, решил подзаправиться устрицами, прежде чем подходить к Нь. Однако по дороге наткнулся на выставку суши, а затем в глаза бросился стол с десертом, включая блинчики «сюзетт», на которые принимал заказы повар в высоком белом колпаке. У меня потекли слюнки. Я не ел блинчики «сюзетт» с тех пор, как мсье Трюффо баловал нас с матерью этим блюдом в ресторане «Люка Сартон» на площади Мадлен в Париже.

Я застыл, не зная, чему отдать предпочтение: то ли устрицам, то ли блинчикам, — и тут заметил, что за мной наблюдают. На собравшихся в этом зале было навешено столько богатства, что, вполне очевидно, общество позаботилось о своей безопасности: среди гостей находились китайцы от тридцати до сорока лет с каменными лицами, в смокингах, не участвовавшие во всеобщей оживленной болтовне и уж точно не собиравшиеся никого соблазнять. По крайней мере двое из них внимательно смотрели на меня.

Под таким давлением приходится быстро принимать решения. Я выбрал блинчики и терпеливо ждал, пока повар выливает на сковороду массу, добавляет апельсиновый соус и умело протыкает тесто, чтобы оно пропиталось «Куантро». Затем, зная, что мое время в роли уважаемого члена всемирного клуба миллионеров истекает, не выпуская из рук тарелку с горкой изящно свернутых, пропитанных соусом и божественно пахнущих блинчиков, я поспешил к Джонни Нь. Два телохранителя также прибавили шаг и стали сближаться со мной.

Получилось, что мы встретились в одной точке за ледяным падпарадша, где Джонни Нь, поигрывая золотой цепью, флиртовал с молодым человеком. Времени оставалось только на то, чтобы сказать: «Добрый вечер, мистер Нь». Я надеялся, что правильно произнес это «Нь».

Вышибалы растерялись: судя по всему, я знал одного из тех, кто был звездой вечера. Затем они что-то тихо, но твердо сказали Джонни на кантонском диалекте. Так вот, фаранг, если ты думаешь, что тайский язык — это что-то вроде бубнежки нараспев, попробуй приспособить слух к кантонскому варианту китайского языка. По тону Джонни, когда он, бросив на меня быстрый взгляд, пожал плечами, я и не пытался ни о чем догадаться. Затем он повернулся ко мне и перешел на прекрасный английский.

— Не будете ли вы любезны объяснить, кто, черт возьми, вы такой?

Я почувствовал себя Кларком Кентом, когда тот сбрасывает свой помятый костюм и преображается в Супермена. Потянул за галстук, чтобы сорвать с шеи — вот моя истинная личина, — достал из кармана бумажник и показал удостоверение полицейского. Меня интересовало, как будет реагировать Джонни на тайский алфавит и королевскую эмблему. Его лицо поблекло, взгляд стал жестким, когда он, изучив удостоверение, поднял на меня глаза и что-то коротко и без всякого жеманства сказал двум охранникам. Те встали у меня по бокам.

— Идите с ними, — предложил Нь. — Я скоро присоединюсь. — Он с презрительной благожелательностью, на какую способны только жулики, покосился на мои блинчики. — Это можете взять с собой.

Человек хорошего происхождения был бы раздавлен, но меня его презрение нисколько не тронуло. Я по-прежнему держал в руке тарелку и дожевывал последний блинчик, когда мы спустились в подземный гараж. Охранники и я.

Ты заметил, фаранг, даже в самых прекрасных современных зданиях подземные гаражи устроены так, будто их проектировал Сталин? Предвижу: настанет день, и произойдет архитектурная революция, после которой будут строить такие подземные гаражи, за которые можно умереть и в которых не надо умирать. Потомки, глядя древнюю хронику, станут восклицать: «Как они терпели такие унылые стоянки!» «Гнетущие» — вот подходящее слово. Я покончил с блинчиками и теперь не знал, как поступить с тарелкой. Я все-таки чувствовал себя униженным. И пока меня выталкивали взашей, терзался из-за того, что снова выставил себя дураком: «Ну зачем я попер в лоб? Надо было изобразить чертова гонконгского ювелира. Скажи на милость, о чем ты только думай? Все пытаешься доказать, что ты коп, а не консильери. Кого хочешь обмануть?»