Тени, которые проходят - Василий Шульгин

Из этой греческой азбуки впоследствии образовался конвой, состоявший из двухсот человек. Откуда они брали деньги на существование, не знаю. Быть может, поэтому о них пошла дурная слава. Вероятно, они вымогали деньги. Я точно не помню, но весьма возможно, что в числе этих конвойцев оказался и капитан Булыгин, племянник бывшего министра Булыгина, который в былое время составил проект так называемой «Булыгинской Государственной Думы». Закон о выборах в эту Думу был составлен так, что она должна была стать сверхдемократической, почти сплошь состоять из крестьян. Быть может, это было в связи с тем, что императрица Александра Федоровна очень верила простым людям. Передавали, что она иногда спрашивала петербургских знатных дам: «Вы как познакомились с русским народом? Во время игры в бридж?» Это была злая насмешка. А продолжение ее было таково: «А я знаю русский народ. Из огромного числа писем, которые я получаю».

* * *

Так это или не так, но «Булыгинская Дума» не была создана. А закон о выборах в Государственную Думу был совершенно изменен. И он привел к тому, что первая Государственная Дума была очень левая.

* * *

Весьма возможно, что капитан Булыгин, будучи в числе греческой азбуки, заслужил доверие императрицы Марии Федоровны. Она сказала ему, что не верит в екатеринбургское убийство. И что она хочет все проверить на месте через верное лицо. Это кончилось тем, что императрица написала письмо своей родной сестре, королеве английской Александре, с просьбой помочь капитану Булыгину выяснить правду о Екатеринбурге. С этим письмом Булыгин приехал ко мне в Одессу с просьбой помочь ему добраться до Англии. У него не было ни средств, ни визы. Уж не помню как, но я ему дал и денег в долларах, и какой-то документ. Доллары можно было достать. Гришин-Алмазов печатал очень много своих одесских денег, и на эти деньги можно было покупать доллары. Мы, конечно, могли с ним разбогатеть на этом. Но этого не делали, ограничиваясь самыми необходимыми потребностями на дела.

Словом, Булыгин поехал и был принят королевой Англии. Там выяснилось, что поставленную задачу можно решить, если только обогнуть всю Азию на корабле и уже из Владивостока двигаться в Екатеринбург. Это было сделано, и Булыгин явился к адмиралу Колчаку. Тут он познакомился со следователем Соколовым, которого адмирал уполномочил вести следствие и дал ему документ, повелевавший всем властям оказывать содействие следователю Соколову.

* * *

Булыгин исполнил поручение императрицы Марии Федоровны. А следователь Соколов, расследовав дело, издал книгу, в которой ничего о Булыгине не говорится. Булыгин же, исполнив поручение, должен был ехать обратно, но каким-то образом попал в Абиссинию, где сделался инструктором в войсках негуса. Заболев одной из тридцати лихорадок, он оставил службу и поехал в Европу. И памятуя, что я когда-то ему помог, приехал ко мне рассказать о расследовании.

Он застал меня в Берлине, кажется, в 1923 году. В течение целого дня он рассказывал мне и показывал различные фотографии. Рассказывать об этом не было смысла, так как все это в той или иной форме изложено в книге Соколова.

* * *

Затем, через несколько лет, я встретил его на юге Франции. Он сильно опустился, пил. И теперь он уже не говорил, что уехал из Абиссинии из-за лихорадки. Он утверждал, что тамошняя ведьма прокляла его за что-то.

* * *

Не помню, при каких обстоятельствах, вероятно, в Одессе, меня посетил какой-то влиятельный англичанин и спросил, что я думаю, как надо себя держать после того, как Германию удалось разбить. Он хорошо говорил по-русски, поэтому я сказал ему:

— Существует русская поговорка: «Лежачего не бьют». Я думаю, что, повергнув Германию, не надо ее топтать, а нужно заключить мир, не очень для нее тяжелый.

Он очень живо ответил, сверкнув голубыми глазами:

— Это совершенно английская точка зрения. Но сейчас страсти еще не остыли. Погодите немного, и вы увидите.

Мне кажется, что в это время уже был заключен жестокий Версальский мир. И помнится, Англия старалась его смягчить.

* * *

Генерал Бориус, который назначил Гришина-Алмазова военным губернатором Одессы уже после того, как последний при помощи Энно захватил власть в городе, недолго был в Одессе. Его сменил генерал д’Ансельм119, который отнесся к Гришину-Алмазову совершенно иначе.

В числе других лиц я посетил генерала д’Ансельма. Как показывает его фамилия, он принадлежал к французской аристократии. Он принял меня любезно, но сказал мне:

— Знаете, что я думаю? Вы, как у нас Бурбоны. Ничего не забыли и ничему не научились. В частности, о генерале Гришине-Алмазове. Вы первый из числа лиц, меня посетивших, говорите о нем хорошо. Все остальные его бранят.

Я ответил:

— Генерал, я не Бурбон. Я скромный русский человек. Поэтому напрасно вы мне приписываете бурбонскую психологию. А что касается генерала Гришина-Алмазова, то мне кажется, увы, что вы совершенно правы. Он молодой, решительный человек, полный энергии. Консул Энно его понял, выдвинул вперед и этим отодвинул пожилых русских генералов и адмиралов, которые уже не способны понимать, в каком трудном положении мы находимся и что нужно делать.

На этом мы расстались с генералом д’Ансельмом, но я увидел, что положение Гришина-Алмазова становится шатким. Причина такой антипатии генерала д’Ансельма к Гришину-Алмазову заключалась в том, что политика консула Энно была дезавуирована. Он в скором времени и был отозван. За спиной д’Ансельма стояли французские генералы, главным образом Франше д’Эсперре. Эта группа генералов вовсе не хотела французской интервенции в России. Их план был заключить мир в Берлине, так сказать, доконать Германию.

* * *

Врангель часто говорил: «Рыба портится с головы». Поэтому, когда французская голова стала мыслить иначе, это сейчас же отразилось и на французском теле. Интервенция не удалась. Французские части, посланные против большевиков из Одессы на север, бежали, а флот через некоторое время открыто взбунтовался.

В Одессе началась анархия. Однажды вечером я проходил по главной улице, Дерибасовской, и увидел и услышал следующее. Французские солдаты без офицеров, сделавшие цепь от стены до стены, взяв друг друга за руки, ловили женщин, которые кричали, одни от ужаса, а другие, проститутки, от радости. Я глазам своим не верил. Вдруг я услышал шаги воинской части, шагавшей в ногу, отбивая шаг. Я обрадовался: «Наконец-то сейчас положат конец этому безобразию». Вдруг услышал звонкую команду:

— Рота-а! Стой!

Наши! Наши стараются устранить анархию, учиняемую французами, пришедшими к нам на помощь. Я понял, что конец недалеко.

* * *

Но беда никогда не приходит одна. Приехал генерал Лукомский. Он был весьма недоволен, что мы печатали много денег и широко платили офицерам и чиновникам. Тогда мы предложили генералу Лукомскому пообедать в гостинице «Лондон». Когда он заплатил за скромный обед двадцать пять рублей, он понял, что мы ничего не тратим лишнего.