Голоса в темноте - Никки Френч

Она в ужасе заморгала на меня глазами. Я нащупала проволоку, которая, как гигантская паутина, свисала откуда-то сверху, и закрутила у нее на шее. Шаги приближались. Неловко обмотала веревкой ноги. Теперь запястья. Нужно найти другой кусок веревки! Я наклонилась и шарила руками по песчаному полу, пока не подхватила конец. Шаги еще ближе. Хриплое покашливание. Вопль рвался у меня из горла. Я едва подавила его и почувствовала тошноту. Кровь молотками стучала в уши. Капюшон валялся на полу. Я нашла его среди пуков соломы. И когда надевала на голову пленницы, почувствовала, как дернулась ее шея.

— Потерпи, — прошептала я и отскочила в противоположный конец сарая за какой-то металлический предмет, который царапнул мне кожу. Сердце грохотало в груди, дыхание больше походило на всхлипывания. Стоит ему поднять щеколду, открыть дверь и войти внутрь, и он услышит меня.

Я пряталась в дальнем от двери углу в глубокой тени за ржавым механизмом непонятного назначения — каким-то бессмысленным соединением колес, винтиков и болтов. Даже если он посмотрит в мою сторону, то скорее всего не заметит. Скорее всего — неутешительные слова. Я забилась как можно глубже и ощутила шеей и стриженым затылком влажный холод стены. Он был уже рядом. И я почувствовала, как свинцово-тошнотворно оборвалось у меня внутри — я поняла, что вновь погружаюсь в прежний кошмар.

В следующее мгновение я увидела его. И в первую секунду подумала, что произошла какая-то ошибка. Когда он был всего лишь голосом из темноты, я представляла его огромным могучим монстром, убожеством, которое хотело — наказывало, хотело — поощряло, кормило, морило голодом, решало, жить мне или умереть.

Теперь зрение выхватывало детали его облика, кусочки внешности, куда попадал свет: грубое пальто, зачесанные поперек лысеющей головы редкие седеющие волосы. Я почти не видела его лица, потому что его скрывал женский шарф. Непосвященному могло показаться, что он замотал себе рот от пыли. Но я-то понимала, зачем ему шарф — чтобы исказить свой истинный голос. Он вошел, что-то бормоча себе под нос, и с грохотом швырнул на пол эмалированное ведро. Я копалась в памяти, но не могла припомнить, чтобы когда-нибудь встречала этого шаркающего ногами, плюгавого, ничтожного человечка. Он был из тех, кого не замечаешь, когда к тебе приходят вымыть окна или протереть пол. Вошедший заговорил с Сарой так, словно та была не очень послушной свиньей, которую следовало немного поучить.

— Ну как ты тут? — Он что-то проделывал вокруг нее, но что именно, я не видела. — Извини, немного задержался. Был занят. Но теперь побуду с тобой. Специально выделил время.

Он вышел, и несколько отчаянных секунд я обдумывала, не стоит ли вступить с ним в драку. Но незнакомец почти сразу вернулся с каким-то предметом, который со стуком поставил на пол. Что-то вроде ящика для инструментов. Он уходил и возвращался, волоча за собой невидимые штуковины со двора. Большинство вещей от меня скрывала темнота, но я заметила незажженный фонарь, паяльную лампу и несколько пустых виниловых сумок, вроде тех, в каких носят спортивный инвентарь. Сама я могла лишь скрючиться в тени и стараться не дышать. Шевельнулась, и под моей ногой хрустнула солома, громче, чем нужно, сглотнула слюну. Неужели он не слышал громовых ударов моего сердца, бешеного потока крови и застрявшего в горле крика?

Во время одного его отсутствия я нащупала в кармане мобильник Бена, сомкнула на нем пальцы, очень медленно достала и вплотную поднесла к лицу. Нажала на клавишу, чтобы осветился маленький экранчик. Телефон тихо мелодично пикнул, будто прозвенел колокольчик. Услышал он или нет? Не было и речи, чтобы с кем-то разговаривать. Но не получится ли послать текстовое сообщение или набрать 999? Он мог заметить в темноте свечение панели, подумала я. С правой стороны экрана было несколько прерывистых линий, которые свидетельствовали, что аккумулятор почти полностью заряжен. С левой стороны располагались четыре цветка или кубка — индикатор силы сигнала. Но зажегся только один: сигнал почти отсутствовал. Я опустила телефон в карман.

Хотелось заплакать, выругаться, царапать ногтями камень. Мне надо было сразу же выйти и позвонить, как только я увидела Сару. Проще некуда. Но вместо этого я сама завела себя в ловушку. Я ругалась, приходила в отчаяние и смотрела на его темный силуэт на фоне двери.

А в уме перебирала все возможные варианты. Можно было попытаться прорваться к двери, выбежать на улицу и позвать на помощь. Безнадежное дело — он стоял рядом с выходом. Нет ни малейшего шанса. Можно было напасть на него и ударить по голове. Но смогу ли я неслышно к нему подобраться? Застать врасплох? Вряд ли. Нет, единственный шанс — ждать и надеяться, что он уйдет. И постараться этим воспользоваться.

От мысли, что придется затаиться в темноте и молчать, мне захотелось распластаться на холодном полу и заплакать. Я неимоверно устала. Тянуло в сон. Наверное, я не хотела умирать, но была близка к тому, чтобы ощутить желание этого. По крайней мере мертвые не чувствуют боли и страха. Какой смысл противиться собственному избавлению?

Но постепенно, сама того не сознавая, я стала испытывать иные чувства: наблюдала, как он глумится над бедной связанной девушкой, и видела в ней себя. Вспомнила те дни, когда у самой была на шее проволока, а на голове мешок. Как ощущала бездну под пальцами ног и ждала момента, когда он решит со мной расправиться. Как меня покидала всякая надежда остаться в живых. Как молилась, чтобы представился случай напасть на него — вырвать глаз, оцарапать, сделать перед смертью хоть что-нибудь неприятное для него. Теперь у меня появилась такая возможность. Я не могла его осилить. Об этом нечего и мечтать. Но можно постараться сделать хоть что-нибудь. Жаль, что нет ничего под рукой. Я все бы отдала за кухонный нож или аэрозольный баллончик. Но я заставила себя не думать об этом. У меня не было оружия. Хотя можно что-нибудь поискать — подошел бы любой тяжелый предмет.

Я согнулась и принялась в темноте ощупывать пол, очень осторожно, молясь, чтобы ничего не опрокинуть. Правая рука коснулась чего-то холодного. Жестяная банка из-под краски. Я прикинула ее на вес — пустая. Непригодна в качестве оружия. Дальше пальцы сомкнулись на какой-то ручке — многообещающе. Но это оказалась всего лишь кисть с засохшей щетиной. Хоть бы попалась стамеска. Отвертка. Или металлическая рейка. Так нет, ничего. Я распрямилась. Щелкнули колени. Как он мог этого не слышать? Надо просто подождать, пока он уйдет. Тогда я выйду из сарая, позвоню в полицию и освобожу Сару.

Он все еще возился с вещами. Я не видела, что он делал, только слышала, как что-то тихо бормотал. Он напоминал мне моего отца по выходным в тот момент, когда он принимался чинить забор, красить оконную раму или строить книжные полки.

Тюремщик разматывал проволоку на шее Сары. Ах да, ведро. Фигура с мешком на голове выступила вперед, с нее спустили брюки, она скрючилась над ведром, и я услышала, как струя гремит о металлическое дно.

— Все в порядке, красотка, — похвалил ее тюремщик и натянул обратно брюки.

С небрежностью, которая дается долгой практикой, закрутил на шее проволоку, и Сара снова стала беспомощной, но проделал он это с нежностью. Он любил ее больше, чем когда-то меня. Меня он никогда не называл красоткой, наоборот, лексикон всегда был враждебным — он старался меня унизить.