Вор - Андрей Константинов

— Вот что, Степан, — значительно и веско сказал Ващанов. — Ты это… расскажи Андрею Викторовичу про задержание азербайджанцев на овощебазе… Ваш отдел, кажется, мероприятие проводил?

— Наш, — хмуро кивнул Марков. Ему совсем не хотелось общаться с журналистом, Степа задержался-то специально для того, чтобы поработать спокойно, пока никто не мешает. Отдел Никиты Кудасова размещался в одном кабинете, опера в буквальном смысле сидели друг у друга на головах, и спокойно разложить документы на столе можно было только в самом конце рабочего дня. Геннадию Петровичу тон Степы не понравился, и он счет необходимым сделать легкую накачку (совсем легкую, на полшишечки, как выражался подполковник):

— Ты брови-то не хмурь, Марков! Работу органов нужно пропагандировать! Шире мыслить надо, масштабнее! Население должно получать достоверную информацию! Или ты думаешь, Андрей Викторович сюда для собственного удовольствия пришел? А? Не слышу!

— Понятно, товарищ подполковник. Разрешите идти?

— Иди, — снизил тон Ващанов. — И все подробно товарищу журналисту расскажи. Что можно, конечно. А потом проводи его.

— Ясно, — кивнул Марков и направился к двери. Андрей встал со стула, пожал руку Ващанову и искренне сказал:

— Спасибо, Геннадий Петрович, вы очень мне помогли… Я могу потом позвонить вам, когда материал уже выписывать буду?

— Конечно, конечно, звони в любое время, — расплылся в улыбке Ващанов. — Тебе всегда поможем. Чем можем, конечно…

Когда за Марковым и Обнорским закрылась дверь, подполковник устало обмяк в кресле — словно мяч, из которого выпустили воздух. Правой рукой Геннадий Петрович осторожно помассировал сердце, подышал, открыв рот и запрокинул голову.

— Сука, — шепотом сказал он, глядя в потолок. — Суха хитрожопая…

Между тем Обнорский, кому адресовались эти слова подполковника, уже пристраивался у стола Маркова, тщетно пытаясь вытянуть ноги — весь кабинет был завален бронежилетами, какими-то ватниками и мерседесовскими покрышками, которые, как объяснил Степа, являлись вещдоками в одном деле.

— М-да, тесновато тут у вас, — хмыкнул, озираясь, Андрей. — Курить-то можно?

— Нет, — ответил Марков. — Лучше в коридоре. У нас там и банка стоит. Шеф не любит, когда в кабинете курят.

— А что так? — удивился Серегин. — Здоровье бережет?

— Да какое тут здоровье, — улыбнулся наконец Степа. — Наберешь тут… Нас в этом кабинете двадцать восемь человек. Когда один гриппом заболевает, через два дня весь отдел подхватывает… Просто Никита Никитич свое откурил уже — он двенадцать лет смолил, а потом бросил… Ну и теперь всех курильщиков гоняет. Говорит, баловство это.

— Понятно, — протянул Андрей. — Ну так что, пойдем перекурим, что ли? Заодно про овощебазу эту поговорим. Наша газета, правда, уже писала об этом…

В коридоре они проболтали минут двадцать, присматриваясь друг к другу, и, лишь вернувшись в кабинет, Андрей спросил наконец о том, что по-настоящему его интересовало:

— Слушай, Степан, а вы международными группировками занимаетесь?

— А почему ты спрашиваешь? — насторожился Марков.

— Да так… Я хочу темой контрабанды черного антиквариата заняться… Говорят, на Западе уже скоро нашими иконами камины топить начнут. Предложение спрос превышает.

— Возможно, — неопределенно ответил Марков. — А что тебя конкретно интересует?

— Я слышал от кого-то, что ты в свое время убийством Олега Варфоломеева занимался, художника-реставратора, — бросил пробный камешек Серегин.

— От кого слышал?

— Да не помню уже… Может, расскажешь про ту историю? Степа внимательно посмотрел на Обнорского и вздохнул.

— Это старые дела… И потом, я не Олегом занимался, а его братом Дмитрием… Он антикварщиком был, коллекционером… Олег погиб раньше, там самоубийство произошло… А Дмитрия Сергеевича действительно зарезали… Нехорошая история получилась.

— Почему? — быстро переспросил Серегин. Марков снова вздохнул, видно было, что отвечать ему не хочется, но вдруг опера словно прорвало:

— Почему-почему… Потому! Не дали ту мокруху раскрутить, понимаешь? Люди там серьезные оказались замешаны… Ты же про такое все равно не напишешь…

— Какие люди? — продолжал наседать Андрей и вдруг неожиданно для самого себя спросил наугад: — Антибиотик?

Степа вздрогнул и словно очнулся. Прищурившись, он посмотрел Обнорскому в глаза.

— Что-то ты больно много знаешь для журналиста… Откуда?

— Да ничего я не знаю! — с досадой ответил Серегин. — Я хотел Олега Варфоломеева найти, поговорить с ним — выяснилось, что он умер. А про брата его убитого я вообще ничего не знал, пока ты не сказал… А тебе странными такие совпадения не кажутся — сначала один брат погибает, потом другой, а?

— Кажутся, — буркнул Марков. — А дальше что?

— Ничего, — пожал плечами Андрей. — А ты не мог бы мне поподробнее про убийство Дмитрия Варфоломеева рассказать?

Степа задумался. Ему вспомнилось, как совсем недавно о том же самом спрашивал Ващанов… Теперь вот журналист этот той историей интересуется…

Все это показалось Маркову несколько странным, и он почувствовал какое-то смутное беспокойство.

— Рассказать-то можно, — медленно ответил наконец опер. — Только знаешь что… давай не сегодня… У меня сейчас с работой завал… Ты через пару дней позвони мне, тогда и поговорим… Ладно?

— Хорошо, — кивнул Андрей, не понимавший, отчего это у Маркова вдруг переменилось настроение. — Я позвоню.

Степа отметил пропуск Обнорского у дежурного и проводил Андрея до поста на первом этаже.

Возможно, если бы обстоятельства сложились по-другому, Марков действительно рассказал бы Серегину многое о той старой истории с убитым антикварщиком.

Но на следующий день в гувэдэшной столовой Степа пересекся с Гошей Субботиным, давним своим приятелем, тем самым, кстати, с которым они вместе убийство Дмитрия Сергеевича поднять пытались. С Гошей их тогда и в Читу вместе законопатили… Так вот Субботин за тарелкой супа рассказал Маркову возмущенно, как несколько дней назад нахватали они одного журналиста по теме убийства искусствоведа Лебедевой и как дура следачка Лидка Поспелова парня отпустила, вместо того чтобы колоть его до полной сознанки… Нет, Гоша не считал, что журналист сам кого-то мочил, но он явно знал что-то…

— Как фамилия журналиста? — напряженным голосом спросил Марков, забыв про суп.

— Серегин… Точнее, Обнорский… А что? — удивился Гоша.

— Да так… Ничего, — ответил Марков. — Просто интересно…

Интересно стало Степе настолько, что он напряг все свои оперативные возможности для наведения подробных справок о Серегине. Результаты, полученные им, давали много пищи для раздумий, потому что помимо всего прочего выявились две весьма странные связи Обнорского: с бывшим следователем прокуратуры Сергеем Челищевым (Серегин, оказывается, вместе с ним был в университетской сборной по дзюдо) и с бывшим старшим оперуполномоченным спецслужбы Евгением Кондрашовым. Поскольку и Кондрашов, и Челищев, уйдя из правоохранительных органов, занимались делами, мягко говоря, сомнительными, то и личность Обнорского предстала в совершенно неожиданном свете… Кондрашова Марков почти не знал, а вот Челищева… То, что Сергей ушел к Антибиотику[46], Степа переживал очень тяжело, этот поступок солидно подорвал веру Маркова в людей… И ведь Обнорский этот во время разговора об Антибиотике спрашивал… Неспроста, видать…