Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море - Дмитрий Борисович Павлов

с его европейским лицом, которое мы ему теперь простили, начальника штаба, двух адъютантов и командира “Асахи”. Перед адмиралом лежала карта Желтого моря и специальная карта Порт-Артура. Мы все сели вокруг стола, и штабной офицер дал каждому из нас план рейда и гавани Порт-Артура, на котором было подробно указано все положение русской эскадры и место каждого корабля … Адмирал сказал нам со свойственной ему сухостью приблизительно следующее: “Господа! Вы должны сегодня вечером или сейчас же после полуночи, – точное время я предоставляю назначить начальникам флотилий… напасть на русскую эскадру в Порт-Артуре … На плане порт-артурского рейда, который каждый из вас только что получил, – продолжал адмирал, – точно отмечено место стоянки русских судов. План этот снят нашим штабным офицером, ездившим переодетым в Порт-Артур. По его мнению, враг не подготовлен встретить наше нападение, так как ждет объявления войны с нашей стороны … Если же кому суждено пасть, то он удостоится лучшей награды на земле – смерти за величие Японии и бессмертия героя на страницах истории”. Раздалось громкое “банзай!” в честь микадо и … нам подали по чашке с европейским напитком, шампанским!»[806]. На этом инструктаж у адмирала закончился. На прощанье флагман просигналил миноносцам: «Рвите вражеский флот на воздух! Счастливого пути!» и получил ответ: «Так и будет!», «Клянемся биться до конца!»[807]. «Всего отраднее пасть в борьбе с врагом, которого ненавидит и должен ненавидеть каждый японец», – записал в дневнике командир одного из японских миноносцев[808].

Кильватерной колонной, со скоростью 22 узла с расчетом дойти до цели в течение трех часов японские миноносцы двинулись к Порт-Артуру и в 12-м часу ночи того же дня 26 января (8 февраля) атаковали русские корабли на внешнем рейде крепости, точно зная их расположение. В нападении приняли участие десять японских миноносцев, которые за 40—45 минут атаки выпустили по русским судам 19 торпед – «самодвижущихся мин Уайтхэда».

Незадолго до появления японских миноносцев рожки на судах порт-артурской эскадры проиграли сигнал: «Приготовиться отразить минную атаку», однако противоминные сети при этом за борт спущены не были; два миноносца отправились в морской дозор. Командующий эскадрой адмирал Старк, проведя с подчиненными инструктаж на тему об усилении бдительности, съехал на берег:

он спешил на маленький домашний праздник по случаю двойных именин – дочери и супруги[809]. В первые минуты атакующим с помощью ложных световых сигналов и выкриков на русском языке удалось выдать себя за отряд русских миноносцев, возвращения которого действительно ожидали. Поэтому с российских кораблей начали отстреливаться не сразу, а после некоторого замешательства. Не лучше обстояли дела и на берегу – спустя полчаса после начала японской атаки начальник Квантунского укрепрайона прислал в штаб наместника записку: «Что это за стрельба?». Сигнал тревоги в крепости был подан только после окончания нападения (в 1:20 ночи), и лишь тогда и командование, и гарнизон узнали, что объявленная тревога была не учебной, а боевой.

Поздним вечером 26 января (8 февраля) командир 7-й восточно-сибирской стрелковой бригады генерал-майор Р.И. Кондратенко писал письмо жене в Хабаровск, когда «раздалась пушечная канонада с кораблей», но продолжал писать, «полагая, что это практическая ночная стрельба»; «вдруг пришло приказание занять по тревоге линию крепостных фортов полками нашей бригады. Немедленно это было исполнено. Затем выяснилось, что несколько японских миноносцев, незаметно подойдя к нашим броненосцам, ударами мин сильно повредили 3 наших броненосца …Война началась, таким образом, без объявления»[810]. «Мы ожидали японский флот только через 3—4 дня», – признается потом русский морской офицер корреспонденту “New York Herald”[811]. «Японское нападение, – записал в дневнике дипломат Е.А. Плансон, – было полным сюрпризом для всех. Вообще никто не ожидал такого нахальства: посланники еще не выехали – японский из Петербурга, наш из Токио»[812].

В результате этой атаки два лучших броненосца эскадры «Ретвизан» и «Цесаревич», были серьезно повреждены и на их исправление ушло несколько месяцев[813]; крейсера «Паллада», «Новик», «Аскольд» и «Диана» пострадали незначительно. Японцы на месте потеряли один миноносец (“Shirakumo”), но три других бесследно исчезли по дороге на базу (вероятно, затонули)[814], остальные из-за полученных пробоин едва дотянули до ближайшего острова Маодао и затем уже на буксире были доставлены в Чифу[815]. Преследовать их никто не пытался. В два часа ночи над Золотой Горой взвились сигнальные ракеты, которые известили гарнизон Порт-Артура о начале войны. Царский манифест на этот счет был опубликован на следующий день – 27 января (9 февраля).

Популярная японская газета “Ji-Ji” поспешила заявить, что поскольку в ночь на 9 февраля были серьезно повреждены «почти все» суда порт-артурской эскадры, Россия уже «практически потеряла боеспособность в дальневосточных водах»[816]. Корреспондент американской “Sun” телеграфировал из Лондона, что, по мнению европейских экспертов, в Порт-Артуре России был нанесен «решающий удар»; всеобщее мнение таково, писал он, что «война будет короткой, быстрой и решительной. Существует даже предположение, что, вытесненная из морей, Россия скоро запросит мира»[817]. В той же тональности первую японскую атаку Порт-Артура с моря, ее результаты и последствия изобразила лондонская “Times”: «Броненосцы подошли к русскому флоту в 11 часов вечера 26 января (8 февраля) и стали стрелять по нему с расстояния в шесть миль (в темноте! – Д.П.). Канонада продолжалась три часа, и за это время японские миноносцы приблизились к русским судам. Тогда “Цесаревич” и “Ретвизан” двинулись по направлению к внутреннему рейду, но были взорваны японцами и затонули в самом фарватере, загородив его окончательно. Та же судьба постигла затем и “Палладу”»[818].

Эта, мягко говоря, неправдивое сообщение дало повод сотрудникам «Нового времени» обратиться в редакцию лондонского «могучего столпа всей мировой печати» с открытым письмом. «Пусть “Times” не доверяет русским сообщениям, – писали своим лондонским коллегам петербургские журналисты, – это – его агитационный прием. Но как было не принять в соображение хотя бы ту часть сведений о порт-артурском бое, которая совпадает и в русской, и в японской реляциях?». Мало ценят в современной редакции этой «седьмой великой державы» честь своего знамени, заключала российская газета, «легкомысленно относятся к лучшему, великому и основному завету всякой журналистики: “Уважай своего читателя!”»[819].

Российские правоведы, со своей стороны, указали на вероломство японцев под Порт-Артуром, которое выразилось не только в факте нападения до объявления войны, но и в некоторых (приведенных выше) деталях самой этой ночной атаки. «Как известно, право войны допускает военные хитрости… – писали в этой связи “Русские ведомости”, – [но] в данном случае мы имеем дело не с военной хитростью, а с нарушением нормы, категорически выраженной в действующем праве. Так, ст. 23 п. 6 конвенции 1899 г. (Гаагская конференция) гласит: “Незаконное пользование парламентерским и национальным флагом или военными знаками, или форменной одеждой неприятеля, равно