Кружева бессмертия - Юрий Пашковский

— Если не ошибаюсь, Элемент, твое имя — Джетуш Малауш Сабиирский, верно? — спокойно, словно уточняя в таверне состав блюда, спросил Ацедий. Будто не его Земной маг только что пытался превратить в фарш…

Он быстро прикинул расстояние. Метров восемь, должно получиться. Сосредоточиться. Направить в руки весь поток энергий, идущий от ног вверх по ауре. А затем размахнуться и выбросить свой кулак в сторону парня.

Ацедия отшвырнуло назад. В грудь, соткавшись прямо в воздухе, врезался пудовый каменный кулак, точная копия кулака Джетуша. Сила удара оказалась такова, что парню должно было пробить грудную клетку и вывернуть ее наизнанку. Так и произошло, Джетуш внимательно следил за действием своего заклинания, с огромной скоростью абсорбирующего каменную пыль со всех окрестностей в радиусе километра в мощный удар. Ошибки быть не могло: он поразил заклинанием и внутренние органы, и внутренние потоки тонкого тела. Без соответствующей Защиты ничто не могло уберечь Ацедия от смерти, а Защиты не было.

Однако…

— Восстановиться…

Он не должен был говорить — подстраховавшись, Джетуш направил часть пыли в гортань, застыв, она превратила рот Ацедия в каменную пещеру. Особыми заклинаниями блондин мог сосредоточить свою магию и жизненную силу в определенной части тела или ауры, не подвергающейся непосредственно физическим атакам, а после вербально активировать ее, регенерируя или обращая магические процессы (хоть он и не мог сделать последнего, но ведь сделал!). Но с окаменевшим ртом особо не поразговариваешь. Откуда же берутся слова, произнесенные, без сомнения, именно Ацедием?!

— Мне сказали, что я должен просто задержать тебя, Элемент, продержать в моем Пекатуме столько, сколько понадобится. — Блондин, оскалившись, погладил себя по груди — целой и невредимой, без следа рваной раны. — Но мне не сказали, что удерживать тебя будет так увлекательно. Все бессмысленно и все скучно — ведь ты даже не понимаешь, что я говорю, да? Я ничего не скрываю — а ты ничего не понимаешь. Слова, полные смысла для одного, являются бессмысленными для другого. А вдруг они бессмысленны и для первого? Вдруг и я ошибаюсь, что понимаю себя? Бессмыслица производит бессмыслицу, бессмыслица понимает бессмыслицу. Все бессмысленно — а, значит, скучно.

Задержать. Это плохо — кто-то за пределами куба сейчас подвергся атаке, а Уолт и Эльза наверняка полезут в бой, Уолт будет стараться защитить Эльзу, Эльза будет стараться не дать Уолту пострадать, они просто допустят ошибки, они наверняка допустят ошибки…

Боевой маг, допустивший ошибку, — мертвый маг. Не всегда, но настолько часто, что можно выдавать медальоны с такой надписью каждому студенту кафедры боевой магии. Он старался внушить каждому ученику, что ошибаться нельзя никогда и ни при каких условиях. Но опыт, плод ошибок и разочарований, треклятый опыт требовал, чтобы каждый познал этот постулат индивидуально. И слишком часто — познал, глядя в лицо Жестокосердному Анубияманурису, главному богу смерти Серединных земель.

Пока он лихорадочно размышлял, тело действовало само, точно заведенный гномий автомат. Жесты и Слова подчиняли токи Тверди — и вздыбливалась земля, жерлом проснувшегося вулкана обрушивая на Ацедия раскаленные сгустки камней. Грохот серии взрывов обрушился на ушные перепонки, но Энергетическое Поле поспешно убрало акустическое раздражение, способное помешать правильному плетению заклятий. Сливаясь в единый, утробный гул, вплетаясь в рокот разъяренной земли, грохотание камней заставило бы истово верующего смертного пасть на колени и молиться богам, своим и чужим, Младшим и Старшим, умоляя уберечь его и семью от Судного Дня.

Короткие резкие взрывы сопровождали прикосновение камней к Ацедию, и парень кричал без остановки, кричал от боли — и одновременно от удовольствия. Сладкое безумие качалось на плечах заключившего Джетуша в куб, и Ацедий наслаждался этим безумием. Он сам бросался на летящие в него камни, сам подставлялся под взрывы, сам умирал, снова воскресая. Самозабвенно купаясь в гранитных осколках и огне, сотрясаемый новыми ударами, Ацедий будто позабыл обо всем на свете, восхищаясь и наслаждаясь происходящим как деревенский мальчишка, впервые попавший в красочную столицу. И гремело радостно на весь куб сквозь громыхание земной Стихии:

— Восстановиться!.. Восстановиться!.. Восстановиться!..

Джетуш напрягся. Сейчас!

Отступая, он уводил блондина все дальше и дальше от стены куба, где спала Гула и валялись останки фурия. И соткавшийся из воздуха и пыли бур, в центре которого крутилась октариновая гексаграмма с багровыми Фигурами на концах острых лучей, беспрепятственно ударил по темно-серой пелене. Бур с силой вгрызался в преграду, Фигуры ярко сверкали, отражая характер Воплощения Элементалей, из которых черпали Силу для заклинания: покрытый магическими татуировками Грифон Гор яростно распахнул крылья и встал на задние лапы, грозным клекотом предупреждая мир, что он не в духе; Змей Рек задрожал бесконечными чешуйчатыми кольцами, поблескивая сквозь могучие изгибы тела зелеными глазами, и не разобрать — собирался он улечься отдохнуть или готовился к броску; Кабан Лесов рыл копытом землю и морщил пятак, принюхиваясь: нет ли поблизости вкуснятинки? — и не доморощенные желуди вперемешку с трюфелями были ему нужны, а живая плоть животного или, что намного вкуснее, смертного; мчался в вышине аэра Орел Небес, играя с богами ветров в пятнашки, и тень от его крыльев могла скрыть целый город от Солнца, погрузив жителей в беспричинный и безостановочный ужас; неслась в лазурных океанских просторах Акула Морей, и с уважением уступали ей дорогу кракены и левиафаны, зная, что не ведомы Акуле ни страх, ни боль, если кидается она в бой; нежился в раскаленных потоках Барах Вулканов, всеми десятью телами погружаясь все ближе и ближе к мерно стучащему Сердцу Мира, неистовым жаром превосходящему дарящее Равалону свет Солнце — и завидовали Бараху солярные боги, ведь им доступно лишь эфирное отображение светила, к которому никогда не прикоснуться, поскольку Тварцом положен запрет на дороги из Небесного Града в физический космос. Фигуры пылали, эфирными путями сквозь толщи реальности впитывая энергии Воплощений элементалей, а дальше преобразованная Сила, отражая характер и аспект могущества Воплощения, вливалась в бур, многообразием магических энергий усиливая его действие.

Благодаря Вторым Глазам с дополнительными Далеким Взором и Усилением Окоема Джетуш мог одновременно следить и за действиями Ацедия, терпеливо приближающегося к нему сквозь взрывы, и за буром, сверлящим куб. Земной маг понимал, что главное сейчас не победить опасного противника, а вырваться из ловушки и объединиться с остальными. Наготове было заклинание, способное мгновенно перенести его к разрыву в стене куба, как только бур справится со своей работой. Главное, чтобы Ацедий не заметил.

Но он заметил.

Блондин неожиданно сделал сложное движение руками и телом, будто обтер себя ладонями от головы до ног. Еще он что-то сказал, но так тихо, что даже усиленный магией слух Джетуша не разобрал. В следующее мгновение все находившиеся рядом с Ацедием камни взорвались, скрыв парня в облаке огня и пыли, и, что было совсем невероятно, — укрыв от Вторых Глаз его ауру. Ацедий стал неосязаем для чувств Земного мага, обычных и магических, и Джетушу ничего не оставалось, как ударить по огненно-пылевому облаку Клетью Заточения, надеясь если и не заточить врага, то хотя бы выявить, где тот находится. Взвился вертикальными жгутами поток бирюзы, поползли по жгутам горизонтальные багровые шнуры. Магическая клетка сжалась, просеивая огонь и пыль, жадно отыскивая добычу. Клеть при правильной вязи могла удержать и сжечь Вестника — а в своем плетении Джетуш не сомневался. Вот Уолт и Эльза потеряли бы сознание, попробовав создать такое заклинание, не выдержав напряжения от удержания нужного количества Силы при переходе от ноэмы к гиле.