Лед Бомбея - Лесли Форбс

Я указала на босоного мальчишку – чистильщика обуви. Примерно того же возраста, в котором был Сами, когда мать отказалась от него.

– И ты называешь это жизнью?

– Я не Бог, Розалинда.

– Когда я была совсем маленькой, я и в самом деле думала, что ты Бог. Таким тебя описывал отец. Человек, покоривший Гиндукуш со связкой книг в сопровождении двух носильщиков. Человек, который заснял на кинопленку белых тигров. Человек, свободно говорящий на семнадцати языках, включая санскрит.

– Мне очень жаль, Розалинда, но ты ошибаешься. Всего на семи. И санскрит не разговорный язык.

– Совершенно верно.

Мы подъехали к дому Проспера, вышли из машины и подошли к швейцару.

– Розалинда Бенегал и Ашок Тагор к Просперу Шарме, – сказала я.

Швейцар нахмурился:

– Мистер Шарма в настоящее время находится на студии, мадам.

Я улыбнулась и сказала, что, вероятно, произошла какая-то ошибка.

Ашок молчал, пока мы не вернулись в машину.

– Теперь я вижу, что об обеде не может быть и речи. Но по какой-то другой причине, нежели та, о которой ты мне сказала.

– Да не придавай ты этому такого значения, Аш. Мы просто с Проспером друг друга не поняли, вот и все.

Я стала всматриваться в зеркало заднего обзора, чтобы как-то собраться с мыслями, и сделала вид, что поправляю несуществующую косметику. Так всегда поступают девушки в фильмах. И в их случае это всегда срабатывает. Я придвинулась поближе к зеркалу, полагая, что так мои действия будут выглядеть значительно убедительнее, и заметила вдруг, что к дому Проспера подъехала машина, «мерседес» белого цвета. На переднем сиденье – два человека. У одного из них желтоватый цвет лица. Что-то знакомое и в лице водителя.

Я открыла дверцу машины и бросилась к «мерседесу». С неожиданной быстротой машина начала разворачиваться. Рядом со мной оказалась куча камней и обломки какой-то стены. Я схватила обломок акантового листа от настенного рельефа и швырнула его в «мерседес» как раз, когда тот выезжал на дорогу. От удара каменного листка ветровое стекло перед водителем треснуло, и он инстинктивно прикрыл лицо рукой, ожидая каскада осколков, но стекло выдержало. Задняя часть «мерса» резко мотнулась в сторону, и большой автомобиль неуклюже ввалился в транспортный поток. За этим последовал скрежет металла и раздался чей-то крик. Наверное, его издал человек, свалившийся с крыши переполненного автобуса.

«Мерседес» объехал место аварии и исчез.

За моей спиной выросла фигура Ашока.

– Подожди в машине, пожалуйста, – попросил он и прошел к дороге, чтобы выяснить, сможет ли он как-то уладить ситуацию.

Он вернулся минут через двадцать.

– То, что мы здесь называем «небольшой вмятиной», – сообщил он. – Все живы, и никто серьезно не пострадал. Я дал им немного денег.

– Может быть, стоит отвезти их в больницу?

– Они предпочли деньги.

– Я возмещу твои убытки.

– Думаю, на сегодня достаточно. Я отвезу тебя в отель, чтобы ты смогла продолжить свои занятия, которые я так неуклюже прервал. – Холодный мраморный профиль. Он включил зажигание, и несколько минут мы ехали молча. – Розалинда, почему ты так упрямо идешь в одном и том же направлении?

– А зачем менять старые привычки?

– Значит, ты идешь по уже проторенному пути? – спросил он. – Это немного успокаивает. Я боялся, что ты решила прибегнуть к анархическому решению проблемы.

– Ты сам предлагал мне найти чисто индийское решение. И что же в таком случае дурного в анархии? В истории этой страны можно отыскать массу прецедентов анархического решения. И разве муссон это не анархия?

– В муссоне содержится гораздо более глубокая логика, чем в чистой науке.

– Ну, да, конечно, – произнесла я вслух, а про себя подумала: «Опять начинается эта индуистская галиматья».

– Каждое наше празднество в сезон дождей символизирует абсолютный хаос, за которым следует полное обновление и установление иного порядка и равновесия. Некое коловращение. – Мы снова проехали мимо мальчика-чистильщика. Возможно, это был уже совсем другой мальчишка. – Но меня, откровенно говоря, больше занимает коловращение безумной одержимости, в которое втянута ты.

– Что ты хочешь сказать?

– За последние несколько лет ты потеряла многих близких людей, Розалинда, и я вижу, что ты чувствуешь себя очень одинокой. Конечно, в такой ситуации можно стремиться к еще большей изоляции... – он тщательно подбирал слова, – и искать поддержки у таких же одиноких людей, пребывающих в не меньшей изоляции. Пытаться наладить контакт с ними, целенаправленно отделяя себя от собственной семьи. У меня возникает вопрос: может быть, ты надеялась получить от сестры больше того, что она в настоящее время способна тебе дать?

– Ты хочешь спросить, не ревную ли я свою сестру? Послушай, те мужчины в автомобиле избили меня. Я уверена, что один из них убил Сами. А моя сестра, вполне вероятно, замужем за тем человеком, который приказал ему это сделать. И ты хочешь, чтобы я сидела в позе лотоса и распевала мантры?

– Но разве сестра просила тебя вмешиваться в это дело, Розалинда?

Я опустила плечи.

– Я думаю, что она боится Проспера. В любом случае я делаю то, что мне представляется правильным.

– Если у тебя есть какие-то конкретные доказательства убийства Сами, ты должна передать их полиции. У тебя есть такие доказательства, Розалинда?

– Полиция в этой стране – не более чем жалкая карикатура, – ответила я. – Один мой друг рассказывал мне, что самый крупный черный рынок контрабандных товаров существует под самым носом у руководства бомбейской полиции, неподалеку от здания таможни. Какой-то торговец контрабандным товаром построил тридцать восемь ларьков и сдавал их, отстегивая полиции по тридцать тысяч рупий.

Глаза Ашока сузились.

– Итак, по твоему мнению, Индии принадлежит монополия на коррупцию? Но я думаю, тебе стоило бы все-таки поделить ответственность. Взгляни на Англию, от которой Индия унаследовала гены своей госслужбы. Или на лорда Маколея, осчастливившего нас основами нынешней системы уголовного судопроизводства. Одна из причин, по которой так много неприятных слухов распространяется об индийской полиции, состоит в том, что полиция здесь до сих пор воспринимается как наследие чуждого народу режима. Вначале Великие Моголы навязали индийскому обществу свои институты и традиции, затем к этому присоединилось еще и британское влияние. И вот результат: к индийскому констеблю с подозрением относится закон, ему не доверяет население, а по зарплате он приближается к мусорщику. И при всем том большая часть полицейских по сути довольно честные люди, вынужденные жить в условиях, которым не позавидует и самый жалкий из карманников. А служащие полиции убеждены в совершенстве юридической системы, которую им оставила в наследство Британская империя.