Возвращение - Юлия Фирсанова

«Ну и женщина, железный Арни отдыхает, – мысленно хмыкнула я, – это ж надо кружкой так сопернице навешать, чтобы шею переломить. Интересно, из чего ж она пила?» Аналогичные сомнения посетили не только мою черепушку. Мужчины молча созерцали «кровожадную» бабу.

Гиз ненавязчиво полюбопытствовал:

– Какая кружка у тебя была и где она сейчас?

– Так вот, вроде тех, на столе. – Милица ткнула дрожащим пальцем в две небольшие глиняные емкости грамм эдак на двести пятьдесят с выпирающими острым углом ручками, пылящиеся на столешнице. – Свою я зачем-то домой вчера снесла, она там стоит, в погребе…

Я подошла к столу, схапала кружку, взвесила в руке. Вполне симпатичная: посудина чуть тяжелее стеклянного стакана. Ручка, правда, островата. Теперь ясно, откуда у Салиды синяк на виске взялся. А вот насчет того, каким образом условно мертвая женщина переместилась из-за стола на пол, совершенно непонятно. Может, муж спьяну начудил? Эх, опять придется колдовать.

Недовольно цокнув языком – на какую уголовщину восхитительное чудо трачу! – я вызвала руны истинного видения кано, раскрытия тайн евайз и временного цикла райдо, усиленно желая разглядеть некоторые подробности вчерашней пьянки, приведшей к ссоре и убийству на бытовой почве. Нет, ей-богу, в этих Котловищах введу своей волей сухой закон, будут знать, как к моему визиту трупы подсовывать! Экскурсии в погреба с мертвыми телами не слишком приятственное вечернее времяпрепровождение! Впрочем, утром и днем покойников разглядывать тоже веселья мало.

Наверное, рунам, если эти хладнокровные магические символы скандинавского темперамента обладают способностью испытывать эмоции, тоже не слишком нравилась предстоящая работа, но, к моему облегчению, в помощи отказано не было. Как в ускоренной съемке, перед моими глазами замелькали полупрозрачные кадры волшебного «кино».

Вот трое – две бабы и дюжий настолько, что впору медведем родиться, мужик – вполне конкретно бухают за столом, опустошая один кувшин за другим, закусывают грудой овощей, сваленной прямо на стол, и толстыми лепешками, пизанской башней вздымающимися над широкой мисой. Вполне доброжелательный, судя по ленивым улыбкам, разговор становится все более бессвязным, первым вырубается усердно осушающий кружку за кружкой мужик. Не допив последней, он валится на укрытую шкурой лавку и задает храпака, бабы продолжают пить. Ага! Момент ссоры. Язвительная улыбочка Салиды. Гневно оскалившись, Милица размахивается то ли в попытке долбануть кружкой по столу, то ли правда желает заехать в лицо врагине. Салиду малость пошатывает даже в сидячем положении. Она подставляется виском под край кружки и отключается, валится грудью на стол. Милица с победным видом выпивает свою кружку до конца, наливает еще, пытается схватить последнюю лепешку на закусь, промахивается, сшибая ее на пол, встает с лавки, зигзагом перемещается к двери. Салида приходит в себя, наливает еще, мутным взглядом окидывает помещение, наверное, соображает, куда делись все собутыльники, вернее, сокувшинники. Ответа не находит, зато видит упавшую на пол лепешку. Закуска не должна пропасть! Сидя до нее не дотянуться, баба вылезает из-за стола, качаясь (то ли от количества спиртного, принятого на грудь, то ли от головокружения из-за височной травмы), движется в сторону лепешки, поскальзывается на ней, взмахивает руками и заваливается спиной назад, шея соприкасается с краем табуретки. Мебель отодвигается и падает, самогонщица тоже, ни та ни другая больше не двигаются. Финита ля Салида!

– Это что ж, выходит, она сама себя… – пробормотал Дармон, испуганный магическими видениями, озадаченный и в то же время довольный. Не было никакого убийства в Котловищах! Несчастный случай!

Блин! Я опять малость переборщила с радиусом действия заклятия, сделав представление видимым всем и каждому, а может, не стоит себя ругать? Все к лучшему! Ничего объяснять не надо, заинтересованные лица видели кончину Салиды своими глазами. Вот Милица опять ревет, теперь уж от облегчения, Дармон успокаивается, Сарот рад-радешенек – такое важное колдовство лицезрел, да и мои «мареты» довольны: дело сделано!

– Выходит, что так! – властно ответила я опечителю и, не дожидаясь загрузки благодарностями и очередной порции уважительных посылов по матушке, поспешно выскользнула из домика.

Хорошо, когда удается наскоро разрулить проблему. На дворе еще даже не темно, летние сумерки (если не на юге, конечно!) посветлей иного зимнего дня бывают. У сарая, где спал под неусыпным надзором дровяного чурбака Векша, теперь ошивался живой парень, то ли охранник, отлучавшийся по делам, то ли приятель, зашедший проведать узника. Ага! Храп стих. Из сараюшки донесся густой, хоть на булку мажь, странно растерянный мужской голос. Очнувшийся Векша выпытывал подробности своего злоключения, но сбежать не пытался.

Парень сам знал немного, поэтому пробормотал в ответ на расспросы:

– Ты погоди, Дармон во всем разберется, он магеву в помощь позвал!

– Уже разобрались, – с апломбом заявила я сторожу. – Отпирай! Своей смертью Салида померла: спьяну поскользнулась на лепешке, башкой о табурет долбанулась, тут ей конец и пришел.

– Ага, сейчас, – сообразил вихрастый, малость туповатый с виду белобрысый парень и откинул чурбачок, выпуская на свободу крепко сбитого, крупного, ширкоплечего мужика, заросшего черным волосом так густо, что все старания Дармона отрастить бороду казались жалкими попытками юнца выдать свои три козлиных волоска за взрослую растительность. Лицо у Векши оказалось мрачноватое, но без налета жесткости, так, бывает, выглядят замкнутые, испытывающие неловкость в общении люди, привыкшие больше делать, чем говорить.

– В ножки магеве Осе тебе, Векша, поклониться надобно! Кабы не волшба ее, тебя бы убивцем супружницы сочли и из Котловищ навеки изгнали, – наставительно заметил опечитель.

Как только пришел черед общаться с односельчанином, Дармон мгновенно преобразился, голос обрел покровительственные интонации. От робости и заискивающего придыхания не осталось и следа.

– Да разве ж я когда руку на нее поднимал? – Монументальные плечи Векши, вышедшего из сарайчика (как он, кстати, вообще туда помещался, эдакий бугай?), заходили ходуном. Впрочем, двигался охотник на удивление плавно и мягко, будто все время опасался чего-нибудь растоптать или задеть. – Как же она так, пышечка моя! – Здоровенной кувалдой кулака мужик утер заблестевшие глаза. – Э-эх, теперь-то поздно судить да рядить, она в руках Лели Заступницы нежится. Осталось только схоронить ее честь по чести… Тебе, магева, в пояс поклонюсь за то, что беду от меня отвела, не знаю, чем и отплатить. Разве ж только, – густой голос Векши чуть оживился, – шкура серой рыси у меня припасена!

– Э, нет, охотник, таким подарком ты от меня не откупишься, – покачала головой, стараясь быть твердой, но не грубой. Хотя особой пламенной любви к почившей супруге в Векше не чуялось, больше было снисходительной привычки и к жене, и к тому быту, которым она его окружала, а все равно немного неловко казалось дать ему, с похоронами не разобравшись, сразу о делах говорить. Вот только сидеть и ждать, соблюдая положенные приличия, времени у меня не имелось.