Скала - Питер Мэй

Я подошел к окну и смотрел, как она идет к перекрестку с Байерс-роуд. Та самая девочка, которая сидела рядом со мной в школе и предложила переводить мне. Которая украла у меня поцелуй в амбаре фермы Мелнес и взяла на себя мою вину, когда я уронил конфеты в церкви. После всех этих лет я наконец смертельно обидел ее и выгнал из своей жизни. Пошел снег, и крупные белые хлопья скрыли ее из виду раньше, чем она дошла до перекрестка.

После этого я возвращался на остров только один раз. В следующем апреле внезапно умерла моя тетка. Я говорю «внезапно», потому что для меня это было совершенно неожиданно. На самом деле она угасала медленно, несколько месяцев. Я не знал, что она больна, хотя позже выяснилось, что рак в терминальной стадии нашли у нее предыдущим летом. Тетка отказалась от химиотерапии: сказала врачам, что прожила счастливую и долгую жизнь, пила лучшие вина, курила лучшие сигареты, спала с лучшими мужчинами (и несколькими женщинами) и тратила их деньги, ни в чем себе не отказывая. Зачем отравлять последние полгода? Оказалось, что ей оставалось жить еще девять месяцев, большую часть которых она провела в своем холодном доме, наедине с болью.

Я доехал на автобусе до Несса и прошел через Кробост к старому «белому дому» у гавани. Был ветреный весенний день, но водянистый солнечный свет, иногда проникавший сквозь тучи, обещал тепло, и ветер не казался таким жестоким. В доме было все еще холодно после зимы, пахло влагой и дезинфекцией. Яркие вазы с сухими цветами, фиолетовые стены, розовые и оранжевые драпировки — все казалось глупым и безвкусным. Как будто настоящую жизнь дому давала только тетка. Ее присутствие здесь всегда ощущалось, и без нее дом стал невероятно пустым.

В камине, где она в последний раз разожгла огонь, до сих пор лежали пепел и выгоревшие угли, серые и холодные. Я долго сидел в теткином кресле, глядя на них и вспоминая годы, которые провел здесь. Удивительно, как мало у меня осталось воспоминаний. Какое у меня было безрадостное детство!

В спальне я нашел все свои старые игрушки — тетка сложила их в коробки и убрала в шкаф. Они были как воспоминания о прошлом, которое я так хотел побыстрее оставить позади. Я вспомнил Послание Павла к Коринфянам: «Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое». Все те воскресенья, которые я проводил в Свободной церкви Кробоста, не прошли даром. Я отнес коробки с игрушками вниз и сложил у мусорного контейнера.

Что делать с теткиными вещами, я не имел ни малейшего понятия. Я отправился в ее спальню и открыл гардероб. Одежда висела молчаливыми рядами; смерть хозяйки, казалось, приглушила яркие цвета. Тетка хранила брюки, юбки и блузки даже после того, как не могла больше их носить. Как будто где-то в глубине души она лелеяла надежду на то, что сможет вновь стать такой, как в шестидесятые: молодой, стройной, привлекательной… И вся жизнь снова будет у нее впереди.

Я не хотел ночевать в этом доме, но мне было больше некуда пойти. Когда пришла ночь, я разжег огонь в камине, завернулся в одеяло и улегся на диван. Всю ночь мне снилось, как моя тетка и мистер Макиннес танцуют в пустом бальном зале.

Проснулся я от громкого стука в дверь. Было уже светло. Я посмотрел на часы — оказалось, я проспал почти десять часов. Дверь я открывал, все еще завернутый в одеяло, щурясь от солнца. Оказалось, пришла Мораг. Она приходилась мне троюродной сестрой, но была гораздо старше меня. По-моему, я не видел ее с похорон родителей.

— Фин! Я так и подумала, что это ты. Я знала, что кто-то внутри — пахнет торфяным дымом. У меня есть ключ, но я не хотела сама открывать, если дома кто-то есть. Ты знаешь, что похороны сегодня?

Я кивнул, пригласил ее в дом и тут вспомнил, что тетка никогда слова доброго не сказала про Мораг. Но, как выяснилось, именно Мораг организовала все, связанное с похоронами. К тому же она решила проблему теткиных вещей. Кое-что могло пригодиться ее семье, а остальное она отвезет в благотворительный магазин в Сторновэе.

— Знаешь, кто-то выбросил твои старые игрушки! — сказала Мораг с негодованием. — Я их нашла у мусорки. Убрала в багажник, чтобы они не пропали.

Я подумал, что теперь они будут принадлежать какому-нибудь другому ребенку. И пусть у него останутся от них более счастливые воспоминания, чем у меня.

В церковь пришло совсем немного людей. Дальние родственники, несколько крепких старичков, что ходили на все похороны, да кучка любопытных соседей, которые хотели узнать побольше об эксцентричной старой даме, что жила в одиночестве в «белом доме» у бухты. После службы, когда в ушах у меня еще звенели гэльские псалмы, я встал и повернулся к дверям. И увидел, как Артэр и Маршели тихо встают с самой дальней скамьи. Они должны были знать, что я сижу впереди. И все же быстро вышли, как будто старались избегать меня. Пятнадцать минут спустя мы собрались на скалах у дома, чтобы проводить останки моей тетки в последний путь. И там я снова увидел эту пару. Артэр кивнул мне, пожал руку. Когда гроб поднимали со стульев, выставленных на площадке у дома, мы встали плечом к плечу. Я уверен, гроб был тяжелее самого тела. Маршели в черном стояла среди женщин, которые смотрели, как мужчины отправились в долгий путь к кладбищу. На этот раз я поймал ее взгляд, но ненадолго. Маршели опустила глаза, как будто горевала. Она мало знала мою тетку, а любила ее еще меньше. Так что печалилась она наверняка не о ней.

Артэр заговорил со мной, когда гроб уже опустили в землю, и могильщики закапывали его. Мы отправились назад, к кладбищенским воротам, пригибаясь под атлантическим ветром, и тут он спросил:

— Как университет?

— Не совсем то, на что я надеялся.

Артэр кивнул, как будто понял.

— Тебе нравится в Глазго?

— Нормально. Лучше, чем здесь.

Мы выпустили с кладбища людей. Я подождал, пока Артэр закроет ворота. Он повернулся ко мне, но еще долго молчал.

— Тебе стоит знать, Фин… — он глубоко вздохнул, и я услышал, как клокочет слизь у него в горле. — Мы с Маршели поженились.

У меня не было на это права, но я почувствовал острый укол гнева и ревности.

— Да? Поздравляю.

Конечно, он понял, что я вовсе не рад за них. Но что я мог еще сказать? Артэр кивнул:

— Спасибо.

И мы отправились догонять остальных.

I

Маршели складывала торф из штабеля в ведро. На ней были джинсы, резиновые сапоги и толстый свитер; волосы распущены, ветер разметал их вокруг лица. Шума подъезжающей машины она не услышала: ветер дул с севера. Фин сидел за рулем маленького «дэу» цвета рвотных масс, который за небольшую плату взял в аренду на день. Вдоль всей береговой линии разбивались маленькие белые волны, а на северо-западе собирался настоящий шторм, похожий на армию вторжения.

— Маршели.

Голос раздался у самого ее плеча. Она встала, повернулась. На лице женщины при виде Фина отразилось удивление, потом тревога.