Десерт для герцога - Наталья Шнейдер

честных парней, и сестры будут в безопасности, даже если дела пойдут совсем плохо и убьют нас всех. Это успокаивало. Немного.

– А упущенная выгода? – Гильем склонился ко мне через стол. – Я оставил товар, чтобы быстро обернуть его деньги, а деньги снова превратить в товар. А вместо этого потерял время и теперь вынужден сам искать покупателя на пряности.

– Это все, что нашлось в тайнике.

Ледяной ком в животе, кажется, дорос до горла, заставив дрогнуть голос.

– Мачеха сбежала, прихватив все семейные сбережения. – вмешался Фил. – У нас больше ничего нет.

– Эту побасенку я уже слышал. Но вот, – он указал на стол, – нашелся и товар, и серебро, стоило только спросить как следует.

Гильем потянулся к моему лицу, ладонь обволоклась пламенем. Я попыталась отшатнуться, но за спиной вырос кто-то, а на плечи легли и сомкнулись стальными клещами руки. Только и оставалось смотреть, как медленно – нарочито-медленно приближается к щеке огонь.

Где там Альбин и остальные?! Я ведь не спросила вчера, до чего должен дойти Гильем, чтобы они сочли этого достаточным для суда? Покалечить, наверное, Альбин меня не позволит? Или позволит, а потом призовет сэра Максимиллиана? Что должен сделать дворянин с простолюдинкой, чтобы это стоило вмешательства людей лорда?

– Не надо! – вскрикнул Фил. – Я принесу!

Гильем сыто ухмыльнулся.

– Говорю же, надо лишь спросить как следует. Иди. Эш, проводи его, чтобы глупостей не натворил.

Фил оглянулся на меня, не затравленно, а скорее возмущенно. Тоже, поди, гадает, почему притаившиеся где-то неподалеку маги не вмешиваются.

Если они были. Если Альбин не обманул. Как я ни вслушивалась – вглядываться в тени я так и не решилась – не смогла расслышать ни постороннего дыхания, ни шороха. При этой мысли ледяной ком, казалось, поднялся до губ, которые онемели и задрожали.

Нет, он не мог так поступить! Или мог? Если этот Гильем – тот самый, из окружения человека, который пытался убить Альбина, не решит ли он обеспечить свою безопасность за счет моей?

Я отогнала эти мысли. Не иначе это Гильем так на меня влияет. Да, Альбин не клялся мне в любви, и не поверила бы я таким клятвам. Но обещанию защитить верю. Мне нужно в это верить, иначе я свихнусь от страха.

– Но даже странно, что ты так быстро забыла мое предыдущее предупреждение, – промурлыкал Гильем. Потянул к себе мое запястье.

Тот ледяной ком, что разрастался внутри, кажется, поглотил меня целиком, пророс сквозь кожу острыми иглами, вспорол запястье там, где на него легла рука Гиойма.

Он охнул и отдернулся, затряс кистью, а я ошалело смотрела, как на моей коже истаивают морозные узоры.

– Проклюнулась все же магия, – прошипел Гильем. – Теперь от тебя никакого толка. Девок-магов язычники не покупают и своих убивают.

– Да я лучше сдохну, чем позволю себя продать!

– Сдохнешь. Моя команда неделями на землю не сходит, так что они будут тебе рады. На свою недоделанную магию особо не надейся, надолго ее не хватит.

Есть ли предел его подлости?

– И вы готовы отдать дочь своей сестры на забаву своим людям?

– Дочь моей сестры? – взорвался вдруг Гильем. – Да если бы не ты, все было бы по-другому! Я придумал повод вызвать ее любовника и убил его. Родители, пока позор не всплыл, нашли ей жениха! В летах, но не Розалин было носом крутить.

Любовника? Это что за новости?! Нет, я, конечно, подозревала, что Ева знала немного приглаженную версию истории матери, но, кажется, «немного» – это явное преуменьшение.

– Все можно было исправить! Если бы ты не вздумала появиться на свет!

– В самом деле, как я посмела столь злонамеренно зачаться? – не удержалась я, но Гильема, кажется, уже несло.

– Эта дура пустила слезу – дескать, невинное дитя, память о любви… Говорил я ей, вытрави плод! Сэр Гордон, хоть и старый осел, но не настолько еще из ума выжил, чтобы до девяти не счесть! Нет, украла родительские деньги и сбежала, решив, будто в монастыре ее приютят! Как будто где-то готовы терпеть потаскуху!

– Ты только что назвал потаскухой собственную сестру!

Ева мать не помнила, но ее отец – тот, кого она считала отцом – до самой смерти словом дурным не обмолвился о первой жене. И Ева ее боготворила. Может быть, часть ее отношения передалась и мне, а может, просто стало обидно за несчастную девчонку, вся вина которой – влюбиться не в того да не пожелать избавиться от ребенка.

– А когда я отыскал сестру, она уже была замужем за трактирщиком, всей пользы от которого было в том, что поверил ее несчастному личику и заплаканным глазкам.

Да уж, Эгберд был прав, во всем этом действительно «что-то личное».

Глава 43

– Этот олух поверил, будто дочь родилась семимесячной, – продолжал Гильем. Траст на нее написал. Сколько я твердил Розалин – избавься от мужа!

Он усмехнулся, разглядев выражение моего лица.

– Не смотри на меня так, все равно никому не расскажешь. А и расскажешь, слишком давно дело было. – Он сплюнул. – Нашли бы состоятельного вдовца, вернулась бы в свет, многое бы проще было. Родителей бы разжалобили, они готовы были простить. Нет, заладила: «он хороший человек»! Дура! Я ведь хотел ей помочь, в самом деле хотел, я же ее, мелкую, на руках таскал… Так и сдохла из-за этого «хорошего человека».

Отец-то тут при чем? Мать же от родов умерла… Да, кажется, последние новости здорово меня подкосили, вообще ничего не соображаю. Он как раз и «при чем».

– Что не помешало тебе еще тринадцать лет продавать через него контрабанду?! – возмутилась я.

В самом деле, так сестру любил, так любил, что похоронил и забыл. Бизнес прежде всего, так?

– Это была моя идея! Это я, увидев место, сообразил, что тут золотое дно! Но я готов был все бросить, если она меня послушает и выйдет за того, на кого я укажу, а потом поделится со мной золотом мужа. Я – сын графа, я должен вести совсем другую жизнь, а не уподобляться какому-то паршивому… торговцу! – Гильем буквально выплюнул это слово, аж слюна с губ полетела. – Но эта шлюховатая дура испортила жизнь себе и не дала как следует развернуться мне!

Да уж, сколько лет зло копил! Вот только нечего на мне срываться, ни я, ни мать Евы не виноваты в том, что он не смог устроиться честно, как тот же Эгберд. Или пошел бы служить одному господину, как Альбин. А если не хотел воевать –