Ипостась - Вадим Панов

Все подступы закрыты, червь уничтожен. Остается только признать поражение.

Очень хотелось садануть коммуникатором о стену, но делать это никак нельзя. Отключение, перенастройка параметров – важно сохранить предыдущий образ, когда коммуникатор отправится на свое место, в нем все должно остаться без изменений. Снова вход в сеть.

Таймер? Время таяло, словно айсберг, добравшийся до экватора.

Вход выполнен. Плавающая... Да нет ничего плавающего, нет в этом дерьме ни одного «поплавка»! Вот эта программа. Есть! Хотя бы карту сервера посмотреть.

Опытный глаз мгновенно поймал точку, с которой нужно начинать второй акт. Только еще чуть-чуть, несколько секунд.

Ломая ногти, Мыш отодрал от коммуникатора титапластовую крышку...

По стене, оклеенной бордовыми обоями, быстро бежала длинная мохнатая сороконожка. Остановилась на секунду, словно раздумывая, не стоит ли задержаться здесь подольше, а потом юркнула в широкую щель, открывающую влажный бетон давно не знавшей ремонта стены. Наверное, для сороконожки эта потерявшая от пыли и копоти цвет стена представлялась чем-то вроде марсианской поверхности. Хотя какое ей дело до Марса?

Кхайе подняла глаза и встретилась взглядом с Часовщиком. Его маленькие раскосые глаза, не мигая, смотрели на девушку, словно пытаясь рассмотреть не саму ее, а проникнуть внутрь, добраться до самой сути. От взгляда старика бросало в дрожь.

– Как вы себя чувствуете, тхакин Фэн? – спросила Кхайе.

Ответа не последовало. Как вполне можно было ожидать.

Она не сводила глаз со старика, его сверлящий взгляд не давал покоя, а в маленьком номере, который удалось снять Бэзилу, уединиться было негде. Да и Бэзил настоятельно рекомендовал не оставлять Чжи Бяо без присмотра.

Нет, это же невозможно вынести! Девушка поднялась с несвежей постели, на которой сидела, и подошла к старику. Его глаза медленно двигались следом на ней. Кхайе резко помахала рукой прямо перед лицом Часовщика, но тот даже не шелохнулся. Он смотрел на нее, но явно ее не видел. Что сейчас представало перед его взором?

Впрочем, ей до этого нет никакого дела. Есть проблема, и решать ее нужно быстро. Время стремительно исчезало, растворялось в небытии. Еще несколько минут.

Пальцы правой руки сжимали то, что было нужно. То, что лежало под крышкой коммуникатора Бэзила, того самого, с содранной чем-то острым надписью «Науком». То, что создал гений Фэн Чжи Бяо, бессмысленным взглядом взирающего на свое детище.

В ее руке был маленький пластиковый квадратик, черную поверхность которого покрывала сеть царапин и каких-то рытвин. То, ради чего погибло столько людей, то, ради чего многие в этом мире готовы были погибнуть сами, лишь бы иметь шанс заполучить это чудо технологий в свои руки. Это был тот самый процессор, последнее творение гравера по прозвищу Часовщик.

– Скажите, тхакин, что он сделает с мозгами? – Кхайе спрашивала сама у себя, она знала, что Часовщик не ответит.

В этой комнате не было того человека, в голове которого родился образ архитектуры процессора.

Чип готов к использованию. Маленькие острые ножки, усеивающие обратную сторону процессора, точно подходили к отверстиям на «балалайке». Осталось сделать последний шаг – вернуть «балалайку» на место. Маленький и несложный шаг, на который так трудно решиться.

И главный вопрос – ради чего?

Она знала, что будет, если в «балалайку» поставить «поплавок». Испытывала это ощущение, и не раз. Выжить возможно только с синдином. Но синдина не было. Да и если бы был...

Ты ведь предпочла бы сдохнуть от последней дозы, но все равно полезла бы в сеть. Признайся, ведь так?

В тот раз, когда она открыла глаза и поняла, что снова вернулась в этот мир, люди, стоящие вокруг, наверное, поверили, что чудеса возможны. Врач, осматривавший ее, решил, что она мертва. Кто-то не захотел в это поверить и заставил врача осмотреть девушку еще раз. Как и почему она выжила, не знал никто. Тем более это не было известно ей самой, безжизненной, провалявшейся несколько суток в каком-то подвале, куда ее притащил человек, которого она никогда не считала другом. Друзей не выбирают, но ей повезло.

Она выжила, но синдин с тех пор для нее означал примерно то же, что, например, цианид калия. Почти мгновенная смерть – врач сказал, что вегетативная нервная система не выдержит еще одного такого же надругательства и перестанет управлять работой внутренних органов. Она плохо понимала, что все это означает, только в память врезалось странное название – автономная дизрефлексия. То, что поставит точку в ее жизни, если она попробует снова воспользоваться динамическим наркотиком.

Но как работать с «поплавком» без синдина?!

То, что ты держишь в руках, не является «поплавком».

А кто знает, чем оно является?

– Что вы сотворили, тхакин Фэн? – губы двигаются, слова почти беззвучны. Только шелест пересохшей от волнения плоти.

От страха пересохли твои губы, от страха.

Ответить некому. Она не знает, а Фэн Чжи Бяо не скажет. Кхайе подняла глаза и посмотрела на старика. Глаза в глаза. Только за блеклыми радужками, застывшими, словно они были не живой плотью, а качественным стеклянным протезом, ничего не разглядеть. Там пустота. Там грань, за которой спрятался Часовщик.

– Вернись, мастер Чжи Бяо, вернись! Расскажи свой секрет!

Она думала, что кричит, но на самом деле ей не удавалось даже шептать.

Никто не поможет. Сделать выбор должна она, это ее шаг и ее решение.

Кто его знает, как в ее руках оказалась металлическая коробочка, которую Бэзил носил в рюкзаке. Во всяком случае, сама Кхайе не помнила, когда и где взяла ее, а старик, продолжавший следить немигающим взглядом за каждым движением девушки, ничего не расскажет. Рюкзак Бэзил забрал с собой, а жестяная коробочка каким-то образом очутилась на исцарапанной столешнице, сделанной из полированного красного дерева. В Европе за такой стол можно было бы выручить целое состояние.

Но Европа далеко.

И Европа так близко – достаточно воткнуть проводок психопривода в «балалайку», которую она по-прежнему держала в руке, и Европа окажется слишком близко. Внутри черепной коробки. Это даже ближе, чем хотелось бы.

Пальцы схватили щепотку нежно-голубого порошка тонкого помола. А, может быть, его никто и не молол. За ненадобностью: для чего измельчать то, что с самого начала мелкое.

Как неприятно жжет ноздри. И запах – он, казалось, заполнил все вокруг, проник в каждую пору, в каждую клеточку, в каждую молекулу. Едкий и вместе с тем чарующе необычный. «Джьяду гумра», проклятие и благословение Мьянмы.

Время истекает, еще минута – и не успеть. Тогда все эксперименты станут напрасными.

Пан или пропал. Пальцы, твердо держащие «балалайку», нащупали прорезь «гнезда» на затылке. Нельзя раздумывать – можно передумать. Выбора нет, есть только путь.