Вечная жизнь Смерти - Лю Цысинь

Первое доказательство: эксперимент Ло Цзи, приведший к уничтожению звезды 187J3X1 и ее планет. Гипотеза о том, что система была разрушена вмешательством внеземного разума, всегда вызывала горячие дискуссии. Самые громкие возражения раздавались со стороны астрономов.

Ученые разделились на два основных лагеря. Приверженцы первого считали, что объект, поразивший звезду на световой скорости, не обладал достаточной разрушительной энергией. Скорее всего, гибель звезды 187J3X1 вызвана естественными причинами – она стала сверхновой. Точно оценить состояние звезды до взрыва не представлялось возможным из-за нехватки данных. Принимая во внимание длительное время, прошедшее между радиопередачей Ло Цзи и взрывом, можно утверждать, что вероятность вспышки сверхновой действительно высока.

Ученые, принадлежащие ко второму лагерю, допускали, что звезду все-таки разрушил некий объект, движущийся со скоростью света, но фотоид мог быть естественным галактическим феноменом. Хотя еще одного фотоида пока что никто не наблюдал, в космосе были замечены другие массивные объекты, разогнавшиеся до колоссальных скоростей под действием природных сил. Кстати, сверхмассивная черная дыра в центре Галактики способна разгонять небольшие объекты до субсветовых скоростей, просто такие «снаряды» настолько малы, что наблюдать их можно крайне редко.

Второе доказательство: ужас, который вызывала в трисолярианах стратегия устрашения. До определенного момента он оставался наиболее убедительным аргументом в пользу верности гипотезы «темного леса». Однако человечеству ничего не было известно о том, как и откуда вывели эту теорию трисоляриане и на каких соображениях они основывались. Поэтому с научной точки зрения этот аргумент на роль бесспорного не годился. Ведь могло случиться, что Трисолярис согласился на шаткое примирение с Землей по иным, не известным людям причинам, а потом и вовсе отказался от намерения завоевать Солнечную систему. Для объяснения этих неизвестных причин выдвигалось множество гипотез, и хотя ни одну из них нельзя было назвать убедительной, решительно опровергнуть их тоже не получалось. Некоторые ученые выдвинули гипотезу «мании вселенского преследования», основанную на том, что у Трисоляриса тоже не было доказательств верности теории «темного леса». Ужасающие условия существования породили в трисолярианах особую форму фобии – всеобщий страх перед преследованием со стороны космического общества. Это заблуждение, сродни средневековым религиозным воззрениям на Земле, было всего лишь верой, которой придерживалось большинство трисоляриан.

Третье доказательство: четырехмерное Кольцо подтвердило существование «темного леса». Несомненно, Кольцо позаимствовало выражение из системы «Розетта», в частности из раздела по истории человечества. Этот термин часто всплывает в документах времен Эры Устрашения, поэтому неудивительно, что Кольцо использовало именно его. Однако в диалоге Кольца и команды исследователей секция, в которой употреблялось это выражение, была представлена очень сжато, а толкование его неоднозначно. Этого недостаточно, чтобы утверждать, будто Кольцо точно понимало значение использованных им слов.

Со времен Эры Устрашения изучение концепции «темного леса» выросло в целую науку. Помимо теоретических исследований ученые проводили массу астрономических наблюдений и строили многочисленные математические модели. Но для большинства из них эта теория оставалась лишь гипотезой, которую невозможно ни доказать, ни опровергнуть. Истинными приверженцами теории «темного леса» были политики и народ. А народ выбирал, во что верить, исходя из собственного житейского опыта. В начале Эры Космической Передачи все больше и больше людей стало склоняться к тому, что теория «темного леса» – это всего лишь мания вселенского преследования.

Когда все успокоилось, человечество переключилось с Космической Передачи на осмысление Эры Пост-Устрашения. И постепенно против Держателя Меча начало подниматься настоящее цунами обвинений и негодования. Если бы Чэн Синь активировала передачу при начале атаки «капель», то хотя бы одной катастрофы – Великого переселения – можно было избежать. Однако основные претензии выдвигались к методу избрания Держателя Меча.

Выборы и впрямь были сложным процессом, при котором общественное мнение превратилось в инструмент давления на ООН и Конгресс Флотов. Теперь публика яростно спорила, кто же в конечном итоге несет ответственность. Однако практически никто не высказал предположения, что к такому выбору привела психология толпы, у которой все пошли на поводу. К самой Чэн Синь общественное мнение отнеслось не очень строго. Отчасти ее защитил позитивный публичный имидж, а лишения, которые она, как самый рядовой обыватель, испытала во время Великого переселения, добавили ей сочувствия. Большинство людей считали ее жертвой – такой же, как и все прочие.

Одним словом, решение Держателя Меча капитулировать повело историю по обходному пути, но общего ее направления не изменило. В конечном счете большая космическая трансляция все равно была произведена, и потому дебаты об Эре Пост-Устрашения затихли. Публика постепенно забыла о Чэн Синь. Для людей главным сейчас было наслаждаться существованием.

Зато для самой Чэн Синь жизнь превратилась в нескончаемую пытку. Хотя зрение к ней вернулось, сердце, погруженное в море депрессии, оставалось во тьме. Несмотря на то, что ее внутренняя жгучая боль притупилась, а душа больше не разрывалась, молодая женщина не видела конца своим страданиям. Уныние и мучение, казалось, пропитали каждую клеточку ее тела. Чэн Синь не упомнила, когда в ее жизни последний раз светило солнце. Она ни с кем не разговаривала, не слушала и не читала новостей, не заботилась и о своей растущей компании. Психическое состояние Чэн Синь тревожило ее верную подругу, но АА была занята по горло и могла уделить ей совсем немного времени. Единственным человеком, который оказывал Чэн Синь необходимую поддержку, был Фрейс.

В самое мрачное время, перед концом Великого переселения Фрейс и АА вместе уехали из Австралии. Некоторое время австралиец жил в Шанхае, но, не дожидаясь окончания обратной эвакуации, вернулся домой, в Уорбертон. Когда в Австралии установился порядок, он отдал свой дом правительству под музей культуры аборигенов, а сам ушел в лес, соорудил шалаш и зажил примитивной жизнью предков. Несмотря на суровые условия, его здоровье, похоже, укрепилось. Единственным современным удобством, которое он себе позволял, был сотовый телефон, по которому он пару-тройку раз в день звонил Чэн Синь.

Их беседы ограничивались несколькими простыми фразами:

«Дочка, у нас восходит солнце».

«Дочка, здесь очень красивый закат».

«Дочка, я сегодня целый день убирал обломки бараков. Хотелось бы снова видеть пустыню такой, какой она была раньше».

«Дочка, идет дождь. Ты помнишь запах влажного воздуха в пустыне?»

Разница во времени между Австралией и Китаем – два часа. Постепенно Чэн Синь привыкла к суточному ритму Фрейса. Каждый раз, слыша голос старика, она представляла себе, что тоже живет в отдаленном лесу, окруженном пустыней, защищенная от суеты мира покровом тишины и покоя.