Крах конного блицкрига. Кавалерия в Первой Мировой войне - Максим Оськин

Возможно, что определенной ошибкой стало неподчинение генерала Гилленшмидта генералу Истомину. Нельзя забывать, что «основным правилом для ввода кавалерии в действие при развитии прорыва является обязательное проведение ее частей через руки пехотных начальников, делавших прорыв»[308]. Однако войска действовали порознь. И объединял их действия конкомкор-4 ген. Я.Ф. фон Гилленшмидт, не сочувствовавший, как говорилось выше, идее удара кавалерийской массой на Ковель. Возможно, что комкор-46 ген. Н.И. Истомин сумел бы заставить конницу броситься вперед и выполнить приказ штаба фронта, не отвлекаясь на потери.

Стремительность наступления конницы не дает противнику возможности совершить перегруппировку, чтобы парировать натиск наших войск, собрать свои войска в один кулак и восстановить нарушенную систему управления своими войсками. Главная задача прорывающейся в глубь обороны неприятеля конной массы — дезорганизация неприятельского управления, разгром тылов, деморализация противника, перехват путей отхода его войск, нарушение коммуникационных линий. Хотя, повторимся еще раз, могла ли кавалерия проложить сама себе дорогу через оборону противника? Не были бы напрасными потери кавалеристов при такой атаке? Узнать этого не удастся, так как атака 4-го кавалерийского корпуса носила компромиссный характер — одной дивизией, без должного напряжения всех сил и надлежащей организации прорыва. Советский исследователь справедливо заметил, что в позиционной войне роль конницы «заключается в использовании успеха, уже достигнутого другими войсками. Попытка дать ей самостоятельную задачу по прорыву неприятельского расположения в первоначальной стадии операции была бы, конечно, смелым решением, но в то же время и самым неудачным ее использованием (4-й кавалерийский корпус в 8-й армии во время майского наступления генерала Брусилова в 1916 году)»[309].

В тот же вечер, 26-го числа, ген. Я.Ф. фон Гилленшмидт отдал приказ об ударе всем корпусом вследствие того, что 46-й армейский корпус застрял и не может пробить брешь в обороне противника, чтобы пропустить в прорыв конницу. Однако для наступления были выделены только казаки, а остальная кавалерия стояла в резерве, ожидая результатов. Понятно, что казачья дивизия, имевшая еще меньше огневых возможностей, нежели 77-я пехотная дивизия, хотя и при превосходстве в качестве человеческого состава, не могла иметь успеха. Атака 2-й казачьей Сводной дивизии ген. П.Н. Краснова захлебнулась под огнем венгерских пулеметов, и генерал Гилленшмидт отказался от ее продолжения, дабы не терять зря войска, так как стало ясно, что прорваться самостоятельно коннице не удастся. Да ведь и сам командарм-8 ген. А.М. Каледин считал, что группе Гилленшмидта прорваться не удастся.

Дело в том, что в условиях значительного насыщения оборонительной полосы противника огневыми средствами — артиллерией и пулеметами — конница должна была отныне действовать не в тактической, а в оперативной зоне неприятельской обороны. То есть пехота при поддержке артиллерии должна была пробить брешь во вражеской обороне, расширив ее на всю глубину, после чего в прорыв должны были быть введены конные массы. Именно так и рассматривали в теории применение кавалерии русские военачальники. Однако, к сожалению, применить свои мысли на практике так и не удалось.

Точно так же понятно, почему ген. Я.Ф. фон Гилленшмидт держал большую часть своего корпуса в своеобразном резерве — чем бы он стал занимать Ковель, понеся несообразные потери при преодолении обороны противника? Суть вопроса в том, что атаки 77-й пехотной дивизии и спешенной конницы должны были быть согласованы. Но русские атаковали по очереди, что и стало причиной общего неуспеха. Германский участник войны указывает, что ввод кавалерии в прорыв труден прежде всего выбором момента для этого. «Прежде всего, необходимо соблюдение основного принципа, что конница не должна нести больших потерь во время самого прорыва, дабы она не была лишена возможности выполнить дальнейшее и главные свои задачи… прорвавшись возможно глубже, заставить противника высаживать свои резервы в дальнем тылу и вводить их в бой по частям и беспорядочно, по мере того, как они прибывают к полю сражений. Этим противник будет лишен возможности предпринять согласованное контрнаступление»[310].

А ведь как раз на Австрийском фронте для применения конницы создавались наиболее благоприятные условия! Основная оборонительная нагрузка у австрийцев ложилась на первую полосу обороны, ту самую, что была прорвана русскими в течение трех дней с начала наступления. Второй эшелон русских корпусов взял штурмом вторую линию, а третьей линии у австрийцев просто не было. Если немцы львиную долю мощи отводили на вторую полосу, что и позволяло им успешно отражать русские атаки поддерживаемыми тяжелой артиллерией контрударами из глубины, то австрийцы сами «помогали» русским устройством и предназначением своих оборонительных линий. Тем не менее главкоюз и подчиненные ему командармы не сумели сосредоточить конницу Юго-Западного фронта на направлениях основных усилий по прорыву вражеской обороны. Так, части 5-го кавалерийского корпуса ген. Л.Н. Вельяшева держались в резерве вслед за 4-м кавалерийским корпусом. То есть, с одной стороны, в прорыв должно было быть введено сразу два конных корпуса — до двадцати тысяч сабель. Однако самостоятельно прорвать оборону противника конница заведомо не могла, а потому была обречена на неучастие в развернувшейся операции на ее первоначальной стадии.

Уже после войны, в своих воспоминаниях, главкоюз сожалел, что не сменил генерала Гилленшмидта еще до начала наступления. Генерал Брусилов считал, что неуспех удара на ковельском направлении Сарненской группой всецело зависел от личности конкомкора-4. Действительно, имеются свидетельства, что генерал Гилленшмидт являлся человеком, мягко сказать, противоречивым. Так, будущий Донской атаман в период Гражданской войны ген. А.П. Богаевский вспоминал, что уже в мирное время Гилленшмидт «обращал на себя внимание некоторыми странностями, одной из которых были ночные путешествия по казармам и конюшням и сон днем». Далее А.П. Богаевский сообщает, что «в Великую войну, уже будучи командиром кавалерийского корпуса, он держал себя иногда так странно, что однажды его начальник штаба генерал Черячукин, доведенный до отчаяния его поведением, вынужден был доложить об этом командующему армией… ночью командир корпуса, под влиянием какой-то бредовой идеи, приказал своим вестовым арестовать командующего армией со всем штабом. Поднялся большой переполох, дело, однако, как-то замяли…»[311].

И все-таки, наверное, валить все ошибки на нижестоящего командира — это неверно. Ведь штаб фронта, желая прорвать Ковельский фронт, стал перебрасывать тяжелую артиллерию 8-й армии из-под Луцка в группу Гилленшмидта. В итоге ударные корпуса А. М. Каледина оказались без поддержки тяжелых гаубиц, а организовать кавалерийский прорыв на ковельском направлении в кратчайшие сроки было в любом случае невозможно. На наш взгляд, сетования А.А. Брусилова на желательность смены генерала Гилленшмидта здесь ни к чему: любой другой командир мог уложить на колючей проволоке хоть весь корпус, но добиться выполнения задачи штаба фронта по прорыву к Ковелю с севера он все равно не имел возможности; «прорыв, производимый пехотой для уходящей в рейд конницы, должен быть не только достаточно широк, но и глубок, ибо при дальности современного огня и расположения войск в глубину конница может не только застрять, но и оказаться в тяжелом положении, в случае если бы противник своевременно подтянул к месту прорыва резервы и взял бы втянувшуюся в брешь кишку конницы под перекрестный огонь…»[312].