Любовная капитуляция - Сильвия Соммерфильд

— Пять?

— По крайней мере, я так слышал, — бросил Эндрю в отчаяннойнадежде.

Дуглас и Флеминг обменялись взглядами. Эндрю готов был наместе убить обоих.

— Мой дорогой Эндрю! Вам следует пойти с нами. Мыхотим вам кое-что показать.

— Что именно?

— Сейчас все увидите. Вы будете заинтригованы, обещаю вам.

Эндрю Крейтон поднялся и прошел за ними. Он был до крайностиозадачен и раздражен, не получив немедленного разъяснения. Когда они вышли водвор, Эндрю остолбенел, не веря собственным глазам...

Флеминг хихикнул:

— Кажется, мой дорогой английский друг, у нас сегодня гости.

Если Эндрю был вне себя от ужаса, что Энн отравлена, то в неменьшей степени был поражен Донован, когда ему принесли весть об отравлениижены.

В первый момент он не понял, о чем ему говорят, и набесконечное, тягостное мгновение решил, что Кэтрин умерла. Он бросился к ней,чувствуя, как переполняет его ярость. Непреодолимое желание убить виновногожгло его душу. Когда он добежал до комнаты, где женщины завтракали, Мэгги ужебыла на руках у короля, а вокруг Кэтрин и Энн беспомощно суетились служанки.Растолкав их, Донован подбежал к Кэтрин, бессильно прислонившейся к дверномукосяку, и увидел ее белое лицо и мелкие капельки пота на лбу. Обхватив себяруками и стиснув зубы, она раскачивалась от нестерпимой муки, пронзившей еетело.

Энн, такая же бледная, сидела на стуле и дрожала, охваченнаяужасом. Лекарь сказал, что они выпили слишком мало для того, чтобы умереть наместе; но, может быть, они умрут не сразу, а медленно?

— Кэтрин! — выдохнул Донован.

Жена с трудом подняла к нему глаза, в которых впервые в еежизни отразился неподдельный страх. Донован сразу же распознал его и былпотрясен. Он не даст ей умереть! Не позволит! Не может позволить! Подхвативжену на руки, он пронес ее по коридорам в свою комнату и положил на кровать,заботливо опустив голову на подушки. Сознание лихорадочно работало. Чем помочьКэтрин, как избавить ее от страданий, написанных на ее лице?

Донован велел приготовить теплый раствор соды, чтобы вызватьу нее рвоту: ему никто не сказал, что при помощи лекаря она уже очистилажелудок. Схватив шерстяное одеяло, он укутал им бьющуюся в ознобе жену, а самлег рядом, пытаясь согреть ее теплом своего тела. Прислуге он приказалудалиться: допустить, чтобы кто-то посторонний стал свидетелем смерти Кэтрин,он не мог.

Женщина тихо застонала, и в тишине комнаты этот звукпрогремел для Донована как раскат грома.

— Кэтрин... Кэтрин, любимая, ты меня слышишь?

— Да, — прошептала она, испуганная непривычной дрожьюв его голосе.

— Ты выпила весь кубок вина?

— Нет.

— Сколько ты выпила?

Кэтрин судорожно вздохнула от очередного приступа рези вжелудке.

Донован еще крепче обнял ее.

— Кэтрин, ты должна мне ответить. Сколько ты выпила?

— От силы... глоток... может быть, два.

В душе Донована вспыхнула надежда. Если так, он долженбороться за ее жизнь.

— Слушай внимательно, Кэтрин, — сказал он настойчиво, твердои ласково беря жену за руку. — Мы еще сразимся со всей этой дрянью, ты и я, иобязательно возьмем верх. Ты не умрешь. Я этого не допущу. Но ты должна делатьвсе, что я тебе скажу.

Чуть приоткрыв глаза, Кэтрин старалась сосредоточить взглядна лице мужа и понять смысл того, о чем он говорит.

— Я... я попытаюсь.

Кэтрин была во власти страха и боли, но над ней возвышаласьширокоплечая фигура Донована, и она потянулась к нему как к последней надежде.Он обтер с ее тела ядовитую испарину, снова завернул в одеяло, прилагая всеусилия для того, чтобы не дать жене провалиться в смертную дрему: несмотря навсе стоны и попытки сопротивления, Донован поставил Кэтрин на ноги и,поддерживая под руки, заставил пройтись несколько раз по комнате.

Так прошло несколько часов, и Донован почувствовал, что кжене начинает возвращаться жизненная энергия, голос становится громче, словаболее осмысленными; только тогда он позволил ей лечь в кровать.

Кэтрин впала в тяжелый и беспокойный сон, а он, бодрствуя,остаток дня и ночь провел у ее постели. Всю ночь Кэтрин спала, и Донован соблегчением видел, как на щеки ее возвращается румянец, а дыханиевыравнивается. К утру опасность миновала, и тогда Донован раздел ее и скользнулпод одеяло рядом с ней. Обвив жену руками, он неотрывно думал о том, что стоялна шаг от того, чтобы навсегда потерять ее. Какое значение имело, любила онаего или нет, любила или нет Эндрю; все это отступило назад, потому что она былаего женой, и он не мог позволить ей уйти из жизни. Чего-чего, а уж пресности искуки в их совместной с Кэтрин жизни не было, нет и быть не может, с мрачнымюмором подумал Донован. Он подумал и о детях, которые у них родятся, и мысльэта необычайно взволновала его: это будут чудесные дети, если им будут даныхотя бы половина ума и храбрости их матери.

Странно, но, по мере того, как тревога за жизнь Кэтринотступала, у Донована начала кровоточить старая душевная рана: его жена иЭндрю, английский агент, красавец и умница. Донован выругался, обещая себе,что, если им суждено вновь встретиться на узкой тропе, он не отпустит егоживым. «Будь ты проклят, шпион. Неужели ты, как призрак, до конца дней будешьстоять между нами? Неужели ты до конца будешь таиться от меня в том уголке еесердца, куда она меня не пускает? Будь ты проклят!»

Кэтрин снились путаные, беспокойные сны. Туманное утро,звуки музыки и пляски, и она, пробежав сквозь туман, взбирается на своеголюбимого черного жеребца. Кто-то скачет рядом, но кто, не разглядеть.Единственное, что она слышит, это хрипловатый низкий смех всадника и свое имя,кем-то произносимое шепотом. А потом она уже не скакала. Жеребец стоит напривязи рядом, а она ждет. Чего ждет — непонятно. Всадник тожеспешился. Вокруг него клубится туман, и он стоит неподвижно, затем протягиваетруки и произносит: «Кэтрин»... Ей хочется идти к нему. Каким-то шестым чувствомона понимает, что сейчас на все свои вопросы может получить ответы, всепроблемы могут быть решены, но земля между ними вдруг разверзается и ихразделяет глубокая пропасть... Затем все это исчезает, закружившись, словноузоры в калейдоскопе, и остается одна боль...

Кэтрин заморгала, потом открыла глаза. Утреннее солнцеструило лучи сквозь стекла. Сперва она ничего не понимала, и потребоваласьминута, чтобы она вспомнила, где она и что с ней произошло. Повернув голову,она взглянула на окно и увидела стоящего у него мужа. Судя по всему, Донован неспал всю ночь. Он был одет, но с такой небрежностью, что было очевидно: натягиваяодежду, он думал о чем-то совершенно другом.