Гадес - Расселл Эндрюс

— Откуда я ее знаю? — тяжело дыша, переспросил Джастин. — Я ее трахнул.

Это была не улыбка. Наверное, китаец вообще не умел улыбаться. Он просто не знал, что такое гамма чувств. Однако на его лице отразилось какое-то подобие любопытства. Как будто блеф Джастина его сильно позабавил.

— Ты врать. Глупо.

— Я трахнул ее вот в этом доме! Прямо здесь. На этом столе.

Ни улыбки, ни злости, ни любопытства — ничего. Китаец снова превратился в бездушную машину. Мимо.

— Ты не знать она. Ты ее не видеть.

— Нет? Думаешь, я не видел? — выдавил Джастин.

Говорить из-за боли в груди было все труднее. А дышать еще труднее. Обожженная ладонь дергала и ныла, отдавая куда-то в плечо. Джастин, сцепив зубы, начал описывать женщину, которую видел тогда, после разговора с Вандой, припоминая мельчайшие подробности. Глаза, волосы, одежда. Кожа и даже туфли. Все, что он изложил в письме Билли Ди Пецио, стараясь дать как можно более полное описание.

— Хочешь послушать, какая у нее киска? — бросил напоследок Джастин. — Как я ее трахал?

И тут он увидел. В глазах китайца мелькнул огонек. Наконец-то хоть какая-то реакция. Злость. Ревность. Ярость.

Джастин закричал изо всех сил, рискуя сломать еще одно ребро:

— Папа! Беги! Беги отсюда!

Китаец отвлекся — всего на миг, он всегда оставался начеку, однако Джастину хватило и этого. Схватив термос, он метнул его в китайца, и тот пригнулся, снова всего лишь на миг, но Джастин успел броситься на него. Тот поднял руки, готовясь отразить любой удар, но Джастин и не пытался повалить его или стукнуть.

Вместо этого он сгреб его в охапку и потащил. Тут же последовал болезненный толчок коленом в бедро, и кулак ткнулся в покалеченную грудную клетку, но Джастин не чувствовал боли, ничего не чувствовал, только твердил себе: «Ты справишься! Терпи!» — и волочил китайца к плите, ни на секунду не ослабляя хватки. Враг с размаху врезал головой ему в лоб, но Джастин устоял, сжав объятия еще крепче, а китаец, не знавший, что его ждет, не спешил бороться. Развернув его кругом, Джастин пригвоздил врага к плите. Он оперся было на руку, чтобы развернуться обратно, но машинально отдернул, прикоснувшись к горячему, а Джастин уже навалился ему на спину, всем весом прижимая его щекой к раскаленной конфорке. Враг забарахтался, силясь выскользнуть, скинуть Джастина с себя, но тот не отпускал. Послышался сдавленный стон, даже не крик — кричать расплавленными губами он уже не мог. Джастин навалился сильнее, пригибая голову и шею врага ближе к огню, вдавливая его в конфорку. Потянуло удушливым запахом паленого мяса, зашипела горелая кожа, но Джастин держал, не двигаясь с места, а китаец извивался, дергаясь, как живой омар на гриле, и Джастин больше не мог выносить эти судорожные движения. Но ему уже и не надо было. Враг замер, не шевелился, все было кончено. Джастин отшвырнул тело к стене, и тут увидел это жуткое лицо, точнее, то, что от него осталось, а осталось немного. Горелый, покрытый запекшейся коркой, оплавившийся блин. Тело выгнулось, как бьется рыба на крючке, — последняя агония, и китаец замер уже навсегда. Замерло и все вокруг, кроме самого Джастина, который стоял у плиты и коротко, отчаянно дышал.

Он поднял глаза. В дверях стоял отец. С пистолетом в руке. Побелев как полотно, Уэствуд-старший смотрел на обезличенного китайца. Потом, шагнув через порог, он взял бумажное полотенце, приложил к щеке сына, чтобы остановить кровь. Джастин забрал у него пистолет, отвернулся, и его вывернуло наизнанку. Грудная клетка разрывалась от боли. Потом он выпрямился, вымученно улыбнулся отцу и прошел в гостиную, слегка коснувшись по дороге его плеча. Роджер Мэллоун стоял в дальнем углу, привалившись к стене. Он слабо кивнул Джастину, давая понять, что все позади. Джастин подошел к телефону. Набрал номер.

Когда на том конце послышался голос Реджи, он сказал:

— Тебе лучше приехать. И позвони начальнику.

Она не стала спрашивать, что произошло, хотя голос выдавал Джастина с головой.

— Что-нибудь еще надо?

И он ответил:

— Да. «Скорая» тоже пригодится.

Реджи с самого начала повела себя безукоризненно. Окинув взглядом гостиную, прошла мимо трех мужчин на кухню, увидела тело и, ничего не сказав, вернулась. Безошибочно определив, что произошло, она осторожно положила Джастину руку на плечо — всего на мгновение, показать, что она все поняла и знает, что он сделал. Усадила Роджера в кресло и укутала одеялом. Не забыла налить крепкого виски. Второй стакан виски она вручила Джастину, однако увидев, что он вполне держится и без стимуляторов, спросила, может ли он говорить. Джастин мог. Он четко и последовательно изложил, что здесь было. Реджи дотронулась до его руки, зная, что иногда прикосновение лечит лучше всяких слов, и велела ему тоже сесть и не двигаться.

Потом она позвонила в полицейский участок Гэри Дженкинсу. Назвав себя, попросила как можно скорее прибыть к Джастину домой. Гэри удивился, услышав ее голос, начал задавать вопросы, но Реджи перебила его, сказав, что раз его начальник временно отстранен, решение принимать самому Гэри, больше некому, а решать нужно поскорее. Гэри примчался через пять минут.

Последствия устранили в два счета.

«Скорая» увезла тело в морг при Саутгемптонской больнице, а Реджи договорилась, чтобы на месте у китайца взяли отпечатки пальцев. Она хотела, чтобы Джастина отвезли в больницу на той же машине. Он не согласился — когда она начала уговаривать, только мотнул головой из стороны в сторону. Она отступила. Санитар, окинув его взглядом, нахмурился.

— Вы бы ее послушали, сэр, в больницу вам точно надо.

Но Реджи отправила его, пообещав, что отвезет Джастина сама.

Дженкинс позвонил в участок, потом, с разрешения Реджи, полицейские прибрались на кухне — расставили все по местам и даже вымыли пол. Хавершем принялся отскребать злополучную конфорку — и его почти тут же вырвало. Гэри Дженкинс набрал в грудь воздуха и встал на место товарища. Однако, закончив, он тоже опрометью помчался к раковине.

Наведя порядок на кухне, они принялись за гостиную. Джастин молча сидел на кушетке. Дыхание восстановилось, но все равно было частым и неглубоким — вдохнуть нормально мешала боль в груди. Уэствуд-старший тоже сидел тихо, сохраняя внешнее спокойствие, но ясно было, что он переживает за сына. Он вместе с Реджи уговаривал Джастина поехать в Саутгемптон на прибывшей «скорой», но, услышав ее обещание, отстал.

Минут пятнадцать-двадцать она вполголоса разговаривала с Роджером. О том, каким сильным может быть потрясение, и о том, что его страх — это естественно. Слушая ее спокойный мягкий голос, он постепенно оттаял. Уже осмысленным взглядом он посмотрел на нее и сказал:

— Спасибо, вы мне очень помогли. Я просто даже не думал… никогда не видел… я и не знал…

— Все хорошо, — ответила Реджи. — Такое нельзя знать. И видеть такое никому не пожелаешь.