Откровенный разговор про это для тех, кому за... - Юрий Прокопенко

Вот так и коротаем дни, я уже привык. Только вот мужское иногда подступает, и очень тогда хочется. Я, когда помоложе был, к себе женщин водил, но все время ощущал, что старуха за стеной все слышит, и потому был не в состоянии. Но потом приспособил под это дело саму старуху. Обмою ее почище, разложу как надо и сделаю свое дело. Она только глаза закроет и все, порой слезинка выкатится, небось страдает, что не может как в молодости. Ну, мое дело солдатское – сделал, спрыгнул, побежал, хотя, конечно, не очень по-человечески получается, она ведь, наверно, удовольствие не так получает, как я.

Хотя, честно говоря, мне это тоже не очень нужно, но ведь обидно – я на старуху жизнь трачу, пусть она хоть как-то мне полезной будет. А то чужих женщин водить – можно заразу подцепить, да и дорого это получается для меня. Все ж таки мы на пенсии живем, дети чуть-чуть только подкидывают.

Жду, когда старуха наконец помрет. Похороню, тогда никаких долгов на мне не останется, можно будет и мне откинуться. А то так жить муторно стариком, пусть и крепеньким».

«Мы с другом однополчане. Настоящие, на всю жизнь. Служили, правда, уже после войны, но были в разных военных ситуациях, так что друг друга испытали. Мне уже 77, ему 74, правда, он после инсульта, а я здоровый. Жены у обоих поумирали, 8 и 6 лет мы бобыли.

Конечно, женщину еще очень даже хочется, но куда уж!.. То он таблеток накупит, то я что-то прочитаю и попробую, но толку чуть. Однако после инсульта стал друг пить пищевую добавку гинкгко (зять из Москвы прислал) – так не только на ноги встал, но и по этому делу стал отличаться. Завел себе 45-летнюю, она к нему бегает, говорит, что довольна.

А я вот вычитал в газете рекламку упругого презерватива, заказал, получил. Руки тряслись, пока разворачивал. Там такая трубка, с одного конца прямо «головка», а с другого свой вставляешь и в нем чешешь бабку, если охотница найдется. Я попробовал сам за двоих, вроде какой эффект получался. А вот не с кем, а с кем можно было бы, все замужем за друзьями.

Но как-то в поликлинике я встретился с бывшей сослуживицей моей жены, лет так 55. Поговорили, я ее в гости пригласил, помянуть, раз уж тогда еще на поминках не была. Она пришла, я и сумел. Конечно, не показал, чем это я там ворочал, да она и не смотрела, все стонала, повизгивала, за шею обнимала.

Стала ко мне ходить. Придет, поговорим, а у нее руки все сильнее дрожат, губы облизывает, я знаю, что возбуждается. Потом начинает постель стелить и так это мне подставляться, чтобы я погладил. Ее муж совсем неласковый, ни до, ни после никак не потрогает, только себя удовлетворяет. А я трогаю, да еще как. Потом ухожу в ванну, помыться (а заодно и приборчик надеваю), а она с головой под одеяло прячется – чтобы я ее поискал, значит. Баловство, а мне с руки – не видит, с каким я подарком прихожу. Потом уж я ее оседлаю, да по полчаса не слезаю, пока она раз 5–7 не простонет. Так она и не знает про моего помощника.

Первое время она мне предлагала на ней жениться, она готова была в любой момент мужа бросить, но я не дал. Разница 20 лет у нас, я первый уйду, с кем она останется? Опять к мужу бежать? Она, правда, говорит, что после меня у нее никого не будет, но кто их, баб, знает. А потом свыклась, говорит: «Я у тебя любовница, это такое красивое слово, от «любовь» произошло». И так уже 3 года это длится. Муж у нее сутки через двое в ВОХРе служит, а она у меня до ночи, а летом и на ночь остается. Действительно, любовь, что ли?

А тут мы с другом решили прийти друг другу на помощь – я ему презерватив выписываю, а он через зятя – мне добавку. Потому что он долго не может, зато кончает, а я могу хоть всю ночь, но спермы уже нет. Так что скоро сравняемся в «весовых категориях», будем идти на рекорд, кто кого.

Конечно, жаль, что годков нам мало осталось, но что есть – еще пошумим, поживем».

«В нашей конторе все стены зеленые – просто тоска смертная. Я в ней уже 16 лет работаю, здесь и на пенсию вышла, а стены все те же. Девчонки губы кривят, когда впервые приходят, но что им, шалавам, нужно – только гулянки на уме. А я женщина степенная, дородная, да и лет мне многовато, вот и отношусь спокойно, хотя и взаправду никакого удовольствия.

Вот пришли к нам маляры – Петрович и Михалыч, – оба в возрасте, Михалыч с наколками, но степенные, правильные мужчины. Оба среднего роста, коренастые, солидные люди. Пьют в меру и только после работы, да и то, если я им поставлю. А как не поставить, когда они работают на совесть, как в прежние времена, матюками не кроют, поглядывают ласково. Конечно, в основном на шалав глядят, те все задом вертят – им-то все равно перед кем изгаляться, но маляры марку держат, не поддаются.

А я, как завхоз, вокруг них раза три на дню прохожу – не надо ли чего. Они так попросту, по-нашему, если что – ко мне. Я-то в мини не хожу, но все материальные дела на мне. Мне в мини ни по возрасту нельзя, ни по здоровью. Еще при Хрущеве травму получила, нога плохо срослась, хожу-переваливаюсь. Меня муж, Царствие ему небесное, ласково «уточкой» кликал, а когда серчал, то «хромоножкой».

Вот мы раз остались после работы, шалавы по домам разбежались да по хахалям, а Михалыч с Петровичем еще заканчивали. Мы усидели бутылочку, потом еще одну, Михалыч куда-то вышел, а Петрович стал со мной заигрывать – шутя, конечно. Кончились наши шутки на диване в директорском кабинете, я все в натуральном виде, а на Петровиче только майка. И так он меня оглаживает, так тетешкает, так баюкает, что я вся расплылась как шалава и только успеваю ему отвечать. Вот не думала, что такой мужчина солидный на ласку способен, мой муж, на что уж правильный был, а никогда меня не баловал. А этот и тут погладит, и там поцелует, где тронет, там все огнем горит. Я уж 2 раза забывалась, а он все наяривает, а к главному не переходит.

Я ему намекаю, к себе притискиваю, но он смеется, говорит, еще не наигрался. А потом все-таки я его на себя затащила, так он, как мой покойный, в полминуты управился. Даже жалко стало, что уже конец. Но он не отпускает, говорит, помойся да опять приходи, и платье не отдает. А мне уж приспичило, все-таки немолодая, так нагишом до кабинки добежала и обратно.

В кабинете темно, но диванчик-то я и на ощупь отыщу, где дроля лежит. Только к нему под бочок, он пару раз провел, где надо, опять все загорелось, он и оседлал. И так погнал, что я света белого не взвидела. Я раз забылась, второй, а он все наяривает. Я и третий раз, и еще, и еще, наверно, полчаса так изматывалась, а миленку все мало. Я уж и говорю: «Петрович, не надрывайся, сыта я (хотя, конечно, еще бы и еще наслаждалась)». Он смеется тихонько и продолжает. Такое со мной творил, что слава богу, что темно было, а то бы со стыда сгорела. А потом вдруг как зарычит, как задергается, я испугалась, что совсем помрет. А это он так забывается.

Ну, лежим мы, я ему пот со лба утираю, да что-то мне странным кажется. Сердце захолонуло, лампочку включаю, а это Михалыч. Ах, думаю, охальники, совсем за шалаву считают, как начала орать, а он лежит, глядит и усмехается. Потом потянул за руку и уложил рядышком. Я чего-то присмирела, а он снова как завел свою шарманку, так я и провалилась. И проваливаюсь, и проваливаюсь, сколько, уже и со счету сбилась, а когда опять в себя пришла, лежит рядом Петрович и гладит меня, и щупает.