Все небеса Земли - Алексей Евтушенко

Начал Мигель.

– Я знаю, что такие вопросы хорошо решать на трезвую голову и что некоторые, – он покосился на друга Конвея, – могут вполне справедливо посчитать меня занудой, но всё равно скажу. Нужно решить, что нам делать. Чем раньше, тем лучше. Надеюсь, все понимают почему?

– Почему решить или почему чем раньше? – осведомился Конвей, подливая себе виски. – И, кстати, что я могу сделать, если ты и впрямь иногда полный зануда? Даром что испанец.

– Испанец я только наполовину, – парировал Мигель. – А почему мы не можем быть занудами?

– Я и говорю – можете, – вздохнул Конвей. – Но ты не переживай. Давай лучше выпьем.

– За что?

Конвей задумался не более чем на секунду.

– За скорое возвращение домой, – провозгласил он. – На Марс! Земля велика и прекрасна, несмотря на все здешние заморочки. Но что-то я по дому соскучился.

– Но только с победой, – добавил Мигель.

– А как же!

Выпили, закусили.

– И всё-таки, – сказал Мигель.

– Думаю, у тебя уже есть предложение, – сказала Ирина. – И я даже могу догадаться какое.

– Тут и догадываться нечего, – Мигель покрутил в руке вилку, положил на стол. Откинулся на спинку стула, оглядел всех быстрыми синими глазами. – Я единственный из присутствующих обладаю соответствующей лётной подготовкой. Значит, мне и бомбу сбрасывать.

– Интересно, – сказала Марина. – А я?

– И я глайдером управлять умею, – не отстала Ирина. – Тоже мне, наука.

– Речь не о глайдере, – сказал Мигель.

– Погоди, – догадался Коневей. – Ты «Хват» имеешь в виду? Истребитель-бомбардировщик?

– Его, – подтвердил Мигель. – Глайдер не подходит, сам подумай.

– Думаю, – сказал блюзмен и плеснул себе виски. – Но пока не соображу почему.

– Скорость маловата, – догадался Всеволод Александрович. – Какая максимальная у вашего глайдера? – он посмотрел на Марину.

– Шестьсот пятьдесят в час, – призналась она. – Крейсерская – пятьсот.

– Дозвуковая, – сказал Мигель. – Так я и думал. Как у поршневых самолётов середины двадцатого века. А у МИГ-42 МА максимальная – три тысячи двести в час.

– Это на высоте, – буркнул Конвей.

– Хорошо, – согласился Мигель. – До двух тысяч у земли. Хватит?

– Уйти от демонов или маток-дирижаблей – вполне. Но как ты на такой скорости сбросишь бомбу? Она же, как я понимаю, неуправляемая? – он посмотрел на Всеволода Александровича.

– Нет, – подтвердил тот.

– Погоди, – сказал Мигель. – А ты считаешь, её нужно сбрасывать на эту гору-«муравейник», что мы наблюдали?

– А куда ж ещё? – удивился Конвей. – Одним махом семерых убивахом.

– Вообще-то Мигель прав, – сказал Всеволод Александрович. – Эта бомба уничтожит всё живое до последней бактерии в радиусе семисот километров. И неживое тоже. Ваша гора-«муравейник» превратится в пыль и пепел в любом случае. Нужно только залететь сквозь портал внутрь, сбросить бомбу и вылететь обратно до того, как она взорвётся. Можно даже не особо беспокоиться, что взрыв дотянется до нашего мира сквозь портал и устроит там местный армагеддон в полосе нескольких сот километров. Если мои расчёты верны, а они несомненно верны, портал захлопнется практически в тот же миг, как сработает бомба.

– Мне нравится это «только»! – воскликнула Ирина.

– Прошу прощения, – сказал учёный. – Действительно, не только. Нужно успеть за тридцать секунд.

Повисло молчание.

– Как за тридцать? – спросил Мигель. – У всякой хорошей бомбы есть замедлитель, который можно настроить как надо.

– Есть, – согласился Всеволод Александрович. – У нашей тоже есть. Максимум на тридцать секунд замедляет.

Повисла тишина. Конвей было протянул руку к бутылке с виски, но передумал и вместо этого выпил простой воды. Было слышно, как он глотает.

– Это в самом лучшем случае, – добавил старый учёный. – На самом деле, думаю, меньше. Возраст. Стареют не только люди – устройства и механизмы тоже. Любые.

– Сколько? – спросил Мигель.

– Реально? Двадцать секунд.

Из дверей кухни появился Георг Пятый.

– Может быть, чаю? – спросил он.

– Давай, – махнул рукой Мигель. – Действительно, хватит пить. Завтра трудный день.

– Да мы ещё и не начинали, – сказал Конвей. – Погоди, ты серьёзно, что ли? Двадцать секунд?

– Этого вполне хватит. Считаем. Две тысячи километров в час. Это пять с половиной километров в секунду. Так?

– Допустим…

– Так. Умножаем на семь. Получается тридцать восемь с половиной. Вполне достаточно.

– Почему на семь? – спросила Марина.

– Семь – туда, семь – обратно, четыре на разворот, – пояснил Мигель. – И секунда в запасе.

– Псих ненормальный, – вынесла вердикт Ирина. – Это самоубийство.

– Хорошо, пусть будет шесть. Как вы считаете, Всеволод Александрович, глубины в тридцать три километра будет достаточно?

Они проспорили до начала второго ночи. Коньяк, виски и ром при этом действительно отставили в сторону и пили вкуснейший, крепко заваренный Георгом Пятым чай.

Собственно, все возражения Ирины, Марины и Конвея сводились к одному – вариант Мигеля слишком рискованный, и они не могут на него согласиться.

– Ты ведь даже не летал на «Хвате» ни разу в жизни! – кричал, распаляясь, Конвей. – Как ты можешь быть уверен, что у тебя всё получится?!

– Я летал на аппарате, который круче любого древнего «Хвата» в тысячу раз, – отвечал Мигель. – Называется RH-42M Royal Hunter. Он же «Королевский Охотник», он же «Бумеранг». Слыхал про такой?

– А чего вы, испанцы, все такие дерзкие?

– С вас, ирландцев, пример берём. Серьёзно, Кон, о чём ты? Завтра подниму в воздух этот «Хват», сделаю пару кругов и буду готов. И вообще, хватит спорить, вы меня всё равно не отговорите. Все остальные варианты ещё хуже.

– Можно поставить на автопилот, катапультироваться перед порталом…

– И мной вместе с парашютом благополучно закусят демоны, сидящие в засаде на Ольхоне рядом с Шаманкой. Благодарю покорно. Или ты забыл, что случилось вчера?

Наконец разошлись. Каждый остался при своём мнении, но спать уже всем хотелось страшно, глаза слипались, и было понятно, что тактика под названием «утро вечера мудренее» в данном случае подходит как нельзя лучше.

– Обещай мне одно, – попросила Ирина, положив голову на грудь Мигелю.

– Давай… – пробормотал тот. Он уже почти совсем уплыл в сон и удерживался в реальности последним слабым усилием воли.