Свет мой, зеркальце - Генри Лайон Олди

— Не жалко, — отрезала Вера.

Кабуча не успела удивиться черствости детской души, как девочка продолжила:

— Не жалко, потому что не погиб. Живой он, вы не волнуйтесь.

— Ты его видела?!

— Живой, — повторила Вера, не ответив на вопрос. — Я вам точно говорю, живой. Он еще к вам вернется.

Она задумалась:

— Или не вернется. Будет у кого-то другого жить. Может, ему у другого больше нравится. Скажите, тетя Неля, а ваш муж даст мне автограф? У меня и книжка для автографа есть.

— Разумеется! Дашь мне книжку?

— Я хочу, чтобы он сам. Ну, мне лично.

Вера нахмурилась, вздохнула:

— Только меня завтра на операцию кладут. То есть не сразу на операцию, я еще полежу, подожду. Я хотела до операции…

— Мы что-нибудь придумаем, — пообещала Кабуча.

Когда санитарка Раечка пришла забрать поднос с грязной посудой, до визита оставалось восемь минут одиннадцать секунд. Завтрак всегда приносила медсестра, а посуду забирала санитарка, и Вера не знала, почему. Наверное, в институте так положено.

Она все рассчитала заранее. Время завтрака, время, когда заберут посуду, время обхода — в ее палату дежурный врач заходил в одиннадцать двадцать, плюс-минус две минуты. От начала визита до обхода должно было пройти пятьдесят минут — более, чем достаточно. Родители приедут еще позже, в двенадцать. Фредди — прозвище она придумала сама и гордилась этим — хотел заглянуть в одиннадцать, но Вера уговорила тетю Нелю перенести встречу на десять тридцать: соврала, что в одиннадцать обход.

В силу возраста Вера еще не слышала, как смеется судьба над точностью человеческих планов. У нее все было впереди. А может, слышала, за миг до того, как машину дяди Валеры, с которым Вера ехала в цирк, подрезал черный, черней всех последующих дней, «Lexus», да просто не разобрала, что это смех.

Когда в коридоре послышались шаги Раечки, Арлекин встрепенулся, готовясь спрыгнуть на пол и исчезнуть. Ой, испугалась Вера. Как я могла забыть о коте?! А вдруг он убежит и не вернется к визиту?! Визит — это почти висит. Ну, когда все висит на волоске. Обхватив Арлекина обеими руками, Вера отчаянно зашептала:

— Тихо, Арлекин! Сидеть! Место!

И на всякий случай добавила:

— Ну пожалуйста!

Команды «Сидеть!» и «Место!» девочка регулярно слышала от подруги Карины, когда та призывала к порядку капризную болонку Чапу. Иногда Чапа даже слушалась, с третьего раза на четвертый, если наорать на нее как следует и ногой топнуть.

Топнуть ногой Вера не могла. К счастью, топать не потребовалось. В шоке от собачьих команд, Арлекин оторопел, замер в Вериных руках. Частое, нервное дыхание вздымало его бока. Рыжий гулёна уставился на девочку в полном изумлении:

«Это ты мне?!»

— Тебе, тебе! Не убегай!

Вытащив из-под кота плед, Вера набросила его на Арлекина:

— Тс-с-с! Лежи тихо!

Она прижала палец к губам — и тут же сделала вид, будто просто чешет нос, потому что вошла Раечка. Арлекин, умница, лежал без звука. Плед едва заметно вздымался и опускался в ритме кошачьего дыхания. Авось, Раечка не заметит!

— Добренькое утречко! Как спалось-елось?

Санитарка смахивала на домработницу Полю: крупная, ширококостная, с добродушным лицом, разве что моложе и ростом пониже. И волосы темные.

— И спалось, и елось! — весело отрапортовала Вера.

Слишком весело, испугалась она. Ой, слишком! Ее так и колотило изнутри.

— Ну и ладушки-оладушки, — кладезь поговорок-самоделок, Раечка не знала, что еще сказать, а молчать не умела. — Ты не скучай. Если что надо, зови.

— Спасибо! Я позову.

— Подушку взбить?

— Я сама! У меня же руки в порядке!

Вера зашевелила в воздухе всеми десятью пальцами, чем заметно сконфузила Раечку. «Дура я, дурища! — читалось на лице санитарки. — Ей, небось, все, что сама сделать может, в радость. А тут я со своей заботой…» Пробормотав что-то, чего Вера не расслышала, Раечка подхватила поднос с грязной посудой и выскочила в коридор, прикрыв за собой дверь.

— Ф-фух! — выдохнула Вера.

Из-под пледа, под которым дремал пригревшийся Арлекин, наружу торчал кончик рыжего хвоста. Слава богу, санитарка не заметила! Надо собраться, приказала себе Вера, откидывая плед. Так, кот — есть, зеркало — есть, книжка — есть… Позиция! Надо занять позицию!

— Доброе утро! Можно?

— Можно…

— Это ты — Вера?

Фредди стоял в дверях. Это был Фредди, больше некому! Вера жадно вглядывалась в него, ища сходства, пусть самого крошечного, с собственным отражением — тем, которое не было ее отражением. Почему нет сходства? Почему она не услышала его шагов? Он постучал в дверь? Не постучал? Время! Еще пять минут. Целых пять минут! Он пришел раньше!

Она не успела занять позицию.

Или все-таки успела?

Фредди смотрел на Веру с не меньшим вниманием, чем она на него. Может, даже еще внимательней. Взгляд Фредди бегал, прыгал, перескакивал с девочки на кота, с кота на девочку. Участвуй такой взгляд в Олимпийских играх, и все медали по легкой атлетике — его. Похоже, это Фредди не успел занять позицию, вернее, его выбили с занятой позиции, и сейчас он искал новую.

Я успокоилась, отметила Вера. Я знала, что так будет. Я знала заранее.

Я молодец.

— Да, я Вера.

И она затараторила, завела, как говорил папа, шарманку:

— Ой, а вы дядя Боря? Писатель, да? Я ваша фанатка! Вы пришли дать мне автограф? Тетя Неля обещала, что вы придете, только я не верила. Я и сейчас не верю, честное слово! Вы такой занятой, вы же все время пишете, сочиняете, правда? Скажите, откуда вы берете истории для своих книжек? У меня вот ни одной истории нет, ну вообще ни одной, а у вас их куча, и все такие интересные…

Кивая, улыбаясь, даже не пытаясь вставить словечко, Фредди вошел в палату, повернулся к Вере лицом, встал в коридорчике между кроватями, спиной к умывальнику. Верхнюю одежду он оставил внизу, в гардеробе, иначе его не пустили бы. Ноги Фредди поверх зимних ботинок были обуты в смешные клеенчатые бахилы. На плечи, поверх рябенького пиджака — твидового?! — Фредди накинул зеленый докторский халат. Белые, вспомнила Вера. Мама говорила, что раньше все халаты были белые, все-все, без исключения, а сейчас — по-разному, потому что плюрализм и свобода мнений.

Плюрализм виделся Вере чем-то неприличным, вроде соревнований по плевкам на дальность.

Из нагрудного кармашка Фредди торчал колпачок авторучки: гость заранее подготовился к раздаче автографов. Колпачок блестел, как солнечный зайчик. Глаза Фредди блестели, как два солнечных зайчика.