Имперский рубеж - Андрей Ерпылев

— Что ты предлагаешь?

— Я поднимусь наверх и прикрою вас. А уж когда подниметесь — следом за вами. Мне по таким горушкам бегать не привыкать — не одну пару штиблет стоптал, — он продемонстрировал действительно сильно потрепанный ботинок.

Александр почувствовал благодарность к этому честному вояке: он и сам думал об этом, но приказать… Слава богу, что русская армия всегда держалась на таких вот Ратниковых…

— Добро, — чуть севшим голосом сказал он. — Действуй, фельдфебель.

И поспешил к остальным…

* * *

— Стой! — раздалось из-за камней, когда до вершины оставалось метров десять. — Кто такие? Стрелять буду!

— Худайбердыев, чурка ты косоглазая, — с облегчением рассмеялся взбиравшийся в нескольких шагах от Саши Таманцев, оставив в покое автомат. — Живой, зараза! Своих не узнаешь?

— Таманцев? — высунулись из-за камней сразу две головы: Худайбердыев и Ярцев. — Живы?! А мы-то думаем: кто там у вертолета копошится… Тень в ущелье падает — ни черта не видать. — Крепкие руки помогли «альпинистам» взобраться наверх, в некое подобие крепости, окруженной бездонным «рвом». — Думали: дикари подобрались, собирались уже пугнуть…

Александр бросил взгляд назад и ужаснулся: неужели удалось подняться на такую высоту? Внизу действительно мало что можно было разглядеть, а все звуки, доносящиеся снизу, покрывал рокот воды, несшейся по каменистому руслу.

— Где капитан? — спросил у солдат поручик, отдав приказ своим подчиненным начинать спуск вниз по закрепленным уже веревкам.

— Ранен, — отвел глаза Ярцев.

— Тяжело?

— Сами посмотрите…

Каменные глыбы, прихотливо нагроможденные природой (и не только природой: в одном месте Александр разглядел явные следы каменной кладки), создавали целый лабиринт, но солдат уверенно вел офицера вперед, выбирая дорогу по одному ему известным приметам.

Капитан Михайлов лежал на разостланном брезенте, укрытый под самое горло, и казался спящим. Но стоило камешку хрустнуть под подошвой ботинка, набрякшие веки медленно поднялись.

— Кто тут? — спросил офицер, глядя прямо перед собой. — Ты, Ярцев?

— Я, ваше благородие.

— Кто с тобой? Худайбердыев? Кто остался на посту?

— Да нет, ваше благородие: поручик Бежецкий со своими пришли.

— Поручик? — Михайлов не сделал попытки приподняться, только глаза его забегали по сторонам, отыскивая Сашу. — Это вы? Все живы? Где Ламберт?

— Никак нет, — шагнул вперед, чтобы оказаться в поле зрения командира, ответил Саша, знаком приказывая сидевшему у изголовья офицера солдату, баюкающему толстую от бинта руку, подвинуться. — Выжило девять человек. Прапорщик Ламберт ранен, без сознания. И еще трое.

— Остальные… погибли?

— Да. Трое со мной. Я принял решение не оставлять их. Туземцы… Могли надругаться…

— Правильно поступили, поручик. — Офицер все продолжал искать его глазами и никак не мог нащупать, хотя Александр стоял прямо перед ним: молодой человек с ужасом понял, что капитан слеп… — Но вы сказали трое. Где остальные?

— Остальные сгорели в вертолете, — отвел глаза Саша, не в силах видеть незрячего взгляда Михайлова. — Машину удалось посадить, но из-за пробитого бака начался пожар…

— Они пали как герои, — прикрыл глаза капитан. — Распорядитесь отметить их для награждения. Живых — тоже. Я, видимо, не смогу…

— А как у вас? Ведь ваш вертолет не загорелся.

— У нас хуже… — разговор давался офицеру все труднее, на лбу бисером выступил пот, глазные яблоки перекатывались под темной кожей век. — Много погибших… Четверо раненых… На ногах всего трое.

— А Ямщиков?

— Тоже погиб… Он там… Я приказал всех мертвых перенести сюда… И вы своих тоже… Сколько времени? — вдруг твердым голосом спросил Михайлов.

— Э-э… — Саша отвернул рукав и долго пытался понять, что показывают часы. — Половина пятого.

— Утра или вечера?

— Вечера…

— Почему солдаты не в казарме?

— Но… — начал было Бежецкий, но Ярцев дернул его за рукав.

— Бредят они, — прошептал он одними губами. — Я второй раз селкапин вколол, а дальше — боюсь.

— Что с ним? — шепнул в ответ Александр, стараясь не слушать бред капитана, теперь общающегося с какой-то Лизой: было такое впечатление, будто подслушиваешь у чужой двери.

— Спиной о камень, — скрипнул зубами фельдфебель. — Хребет — вдребезги… Хорошо, скамейку с вертолета удалось оторвать, иначе сюда нипочем не дотащили бы. И ослеп, болезный…

Договорить ему не дала раздавшаяся вдалеке стрельба, тут же подхваченная совсем рядом…

«Кто эту дурость только придумал, черт его побери!..»

Саша выплюнул совершенно сухой камушек и, по привычке, обтер такие же сухие губы. Все попытки вызвать хотя бы иллюзию слюноотделения были обречены на провал. Откуда взяться слюне у человека, не пившего уже двадцать шесть часов подряд? И все бы ничего, если бы не шум воды, доносящийся из ущелья. Плеск, журчание… Целая река, полная восхитительно прохладной воды, от которой ломит зубы, немеет во рту… Лечь на берегу, прямо на мокрых от брызг камнях, опустить лицо в воду и пить, пить, пить… Пить, пока живот не станет круглым и тугим, как барабан…

Поручик тряхнул головой, прогоняя дремоту. Нельзя спать. А то придет бабай, как говаривала бабушка-покойница, и утащит. Вон они — целая орда бабаев, расположились на другой стороне и даже не прячутся особо. Знают, мерзавцы, что патронов у «руси» всего ничего.

Тяжелый приторный запах разложения пропитывал все вокруг, напрочь перебивая вонь сгоревшего пороха и взрывчатки, еще несколько часов назад казавшуюся неистребимой. На жаре тела погибших раздулись, и пришлось приказать перетащить их подальше от раненых, к самой скале, отвесной стеной возвышавшейся позади «лагеря». Но и оттуда «мертвецкая» отравляла все вокруг, привлекая полчища мух, взявшихся откуда ни возьмись там, где им вроде бы и питаться было нечем. Или они просто ждали своего часа? Армия Люцифера…

Чтобы отвлечься, Бежецкий поймал на мушку беспечно высунувшуюся из-за камня фигуру в грязно-буром халате и нежно тронул подушечкой пальца спусковой крючок.

— Бах, — прошелестел он сухими губами: жаль было тратить патрон на неверную цель, да и далековато. Вот если бы винтовка, пусть даже без оптики…

— Далеко, — пробормотал неслышно подползший Ратников: и как ему удается передвигаться, не потревожив ни единого камушка? — Винтарь бы…

— Если бы да кабы… — горько усмехнулся потрескавшимися губами поручик, опуская ствол автомата на камень: солдат будто подслушал его мысли.

— Ярцев только что помер, — без предисловий буркнул фельдфебель, переворачиваясь на спину. — Преставился раб Божий Илья.