Пингвины зовут - Хейзел Прайор

слышать такие слова. Я потратила всю жизнь на то, чтобы справляться со своими проблемами самостоятельно. Я не привыкла к такому вниманию к своим сугубо личным делам, которое в наши дни кажется общепринятой нормой. С другой стороны, в его словах действительно есть смысл. Такое поведение слишком легко неправильно истолковать, и я задаюсь вопросом, сколько отношений можно было бы спасти, если бы только люди прямо говорили друг другу о своих чувствах.

Однако я улавливаю в его словах нотку лицемерия, на что указываю ему без всяких угрызений совести.

– Мой дорогой сэр Роберт. Вы обвиняете меня в том, что я вам не доверяю, и все же вы не дали мне знать, что у вас болит зуб. Более того, вы никогда не рассказывали мне ни крупицы информации о себе, только описывали ваши профессиональные поездки и приключения на съемках документальных фильмов. Я ничего не знаю о вашей семье, о вашей родословной, о ваших чувствах. Вся ваша жизнь для меня – закрытая книга. – Все это произносится с определенным жаром. Я вырываю у него из рук закрытую книгу и машу ею у него перед носом, как бы иллюстрируя свои слова. Я замечаю, что название гласит: «Человек не остров».

Он застигнут врасплох.

– Ваши обвинения справедливы, Вероника. Мне кажется, мы с вами похожи в этом отношении: мы производим впечатление дерзких и эксцентричных персонажей, но по сути мы очень закрытые люди.

– Так воспитывалось наше поколение, – размышляю я.

Он встает и начинает медленно ходить по комнате. Я снова замечаю, какая у него прекрасная фигура. Его осанка идеально прямая, не свойственная его преклонным годам, и он так же энергичен в своих движениях, как тридцатилетний мужчина. Но вдруг он немного сутулится и начинает выглядеть старше. Он подходит и снова садится рядом со мной.

– Правда в том, Вероника, что я вам завидую. Вы так много сделали в своей жизни. Во время войны, когда вы были еще девчонкой, вы завели роман, а потом родили сына. Позже вы вышли замуж, а еще позже развелись. Потом разыскали своего внука. Вы отправились в Антарктиду, завели новые знакомства и спасли детеныша пингвина. Потом вы взяли Дейзи под свое крыло. Вы бросаетесь в новые отношения как в омут. Я – никогда.

Будь у вас было перышко, вы вполне могли бы сбить меня им с ног. Он правда говорит такие вещи обо мне, Веронике Маккриди? Обо мне, которая десятилетиями прозябала без друзей в Баллахеях, и только человек с ангельским терпением, вроде Эйлин, мог вынести общество такой сварливой старухи, как я?

– Ну что вы, сэр Роберт. Вы гораздо популярнее меня!

– И все же мне так трудно открыться людям.

Я понимаю, что сейчас самый подходящий момент, чтобы воспользоваться редкой минутой слабости сэра Роберта ради его же блага.

– Могу я предложить вам попробовать сделать это прямо сейчас? Я вся внимание.

60

ТЕРРИ

Остров Болдер

– Что с нами происходит? – спрашиваю я Патрика, когда сталкиваюсь с ним в коридоре.

– Хотел бы я знать.

Наши руки нашли друг друга во время похорон Петры и сейчас снова переплетаются.

За последние несколько дней меня со всех сторон захлестнули сильные эмоции. В разные моменты я чувствовала смущение, бессилие и стыд. Я чувствовала себя оскорбленной, я чувствовала гнев, а временами меня охватывала паника. Но теперь, кажется, меня посетила новая ясность. Я бы хотела разобраться во всем, прежде чем это снова исчезнет.

– Кажется, в дальней комнате никого нет. Может быть, выпьем там и посмотрим, сможем ли мы все уладить? – предлагаю я.

– Хороший план.

Но кому-то кроме нас пришла в голову та же идея. Дверь немного приоткрыта, и изнутри доносятся приглушенные голоса. Мы заглядываем внутрь. Вероника и сэр Роберт сидят бок о бок на диване и серьезно разговаривают.

Мы на цыпочках возвращаемся на кухню. Патрик разворачивает меня лицом к себе, с видом, как будто собирается поцеловать меня, но потом этого не делает.

– Может, выйдем на улицу и поговорим на ходу? Гулять и разговаривать – всегда хорошо.

Он уже упоминал, что они с Бет вместе часто гуляли по живописным тропинкам острова Болдер. Я ревновала при мысли об этом, но теперь я с этим смирилась. Конечно, Патрику хотелось с кем-нибудь поговорить. Ему нужно было со многим разобраться. Вероника рассказала мне о мрачной тайне их семьи прошлой ночью после похорон. Похоже, последние несколько недель мы все сражались со своими демонами. Мы были так погружены в собственные проблемы, что едва ли успевали замечать кого-то еще.

Мы с Патриком толкаем дверь и выходим на улицу. На небе догорают последние краски заката. Ветер шелестит в высокой траве, и мы слышим далекие крики чаек. Наши шаги мягко барабанят по тропинке, подобно ритму наших сердец.

– Помнишь, когда мы только познакомились с Вероникой? – спрашиваю я. – Она тогда терпеть не могла открытых дверей?

Патрик качает головой.

– Нет, не помню. Но ты близко узнала ее намного раньше меня, Терри. Это вы с Пипом спасли ее, причем спасли во всех смыслах.

Я улыбаюсь, возвращаясь в те времена.

– Она старалась быть злюкой, но я-то знала, что у нее львиное сердце.

Я напоминаю ему, что Вероника смирилась с открытыми дверями только из-за Пипа; нам пришлось позволить ему свободно разгуливать по всему дому, чтобы он не вырос с боязнью открытых пространств.

– Теперь, похоже, бабуля оставляет открытыми только в двери, – замечает Патрик.

Мы оба размышляем о том, как застали Веронику и сэра Роберта за беседой.

– Как сама думаешь, что это? Седина в бороду, как писали в газетах? – спрашивает он.

– Я не знаю. Честно говоря, с Вероникой я бы ничему не удивлялась.

Гомон пингвинов ночью отличаются от их же гомона днем. Многие из них спят, но любители ночной жизни переговариваются и окликают друг друга. Но темнота придает их голосам более мягкое звучание.

Мы идем дальше. Окончательно темнеет, и мы больше не видим дорогу, простирающуюся перед нами. Я знаю, что мы оба сейчас думаем о Еве или Арчи, о той волшебной жизни, которая существовала только в моем воображении и никогда на самом деле не попадала в мою утробе. Я не знаю, что творилось в голове Патрика во время похорон Петры, но мне иногда казалось, что это похороны нашего ребенка.

Печаль все еще со мной, но сегодня вечером она тише. Вчера это был вулкан, извергающий пламя и текущую лаву, но теперь лава затвердела, превратившись в жесткую корку.