Трудно быть ангелом - Анна Шехова

Я по-прежнему не каждый раз возвращала руку в нужное положение, периодически неправильно ставила ногу в выпаде, и некоторые из моих уколов оставляли желать лучшего. Но сетка на моем шлеме (про себя я именовала маску только так) больше не мешала мне следить за передвижениями Таси и держать нужную дистанцию. Я больше не чувствовала ни неловкости, ни скованности, мое тело двигалось легко, и в крови бурлили флюиды того самого азарта. Я радовалась как первоклассник, заработавший первую пятерку. Выпад – укол, выпад – укол, шаг назад…

– Передохни. – Тася устала и сняла маску, а я едва сдержала разочарованный возглас.

Мне все еще не надоело топтаться в этой нехитрой комбинации – шаг-выпад-укол-шаг-закрыться. Хотелось снова и снова шлифовать этот скупой набор движений – как первые па, из которых потом вырастет большая и сложная хореография танца.

– А у тебя хорошо получается. – Тася одобрительно кивнула. – Быстро схватываешь.

Под конец тренировки, когда я – уже усталая и довольная, как тысяча слонов, – собирала свои вещи, ко мне подошел Александр Борисович.

– Молодец, Аля, молодец!

– Стараюсь. – я скромно потупилась. Мне казалось, что похвала не совсем заслужена, учитывая мой давешний провал.

Между тем это было только начало. Дальше Александр Борисович, поддерживая свои слова частыми кивками, продолжил:

– Ты очень гибкая…

Это я-то? Да я даже после пяти лет хореографии не доставала пятками до затылка.

– Вдобавок – сильная…

Ну да, как же, я больше десяти раз отжаться не могу.

– У тебя отличная реакция…

Ага, именно поэтому все мое семейство протестует, чтобы я садилась за руль!

– И я считаю, что с твоими данными ты еще вполне можешь стать мастером спорта.

Ыыыы!

Я ухнула в то состояние, которое по ощущениям лучше всего характеризуется словами «выпасть в осадок». А что еще может сделать девочка, по состоянию здоровья никогда не ходившая на уроки физкультуры?! Я словно рассыпалась на множество мелких деталек, а они потом вдруг начали сползаться и складываться в несколько иную фигуру, чем раньше.

Потому что эта фигура подумала: «Мастер спорта? Хм. А почему бы и нет?»

Прежнему Ангелу столь дерзкая мысль даже не пришла бы в голову.

– Ох ты, черт! – сказала Принцесса, когда зеркало упало со стены и разбилось вдребезги. – Теперь я не смогу попасть в Зазеркалье.

– Вот так всегда, – проворчал с досадой Серый Бодхисатва. – Стоит исчезнуть двери, и ты решаешь, что вход закрыт.

Лето мчалось со стремительностью влюбленного, опаздывающего на свидание. Дни мелькали перед моими глазами как вагоны уходящего поезда, а я все стояла на перроне, ожидая своей электрички.

Мое ощущение времени посыпалось вместе с графиком. Дни бежали быстро, но каждый из них был наполнен такой сменой ощущений, что вмещал целую жизнь. События, произошедшие буквально на днях, казались мне чрезвычайно далекими. А иногда наоборот – то, что минуло недели две назад, представлялось вчерашним.

Мое настроение скакало как упругий мячик. Приступы хмельной радости и упоения свободой сменялись давящей тоской и апатией, из которой меня выводили разве что тренировки. Фехтование было панацеей: в каком бы настроении я ни приходила на тренировку, выходила оттуда, чувствуя себя очищенной от лишних мыслей и чувств. К несчастью, тоска меня посещала чаще, чем я посещала РГУФК.

Связь с Тимом рвалась медленно и трудно: я в полной мере почувствовала, что такое – резать по-живому.

Ситуация осложнялась тем, что поиски квартиры затягивались, и мы с Тимом, несмотря на официально продекларированный развод, все еще жили вместе. Отношения были прекрасными, если не считать страха одиночества, зудящего внутри меня.

С того времени, как я решила развестись, страх не притупился, хотя и стал более будничным, как тот подспудный ужас, который у некоторых хозяек пробуждают тараканы. Он может таиться в них всю жизнь, но отнюдь не мешает каждый день заходить на кухню и варить обед. Однако я не хотела тащить свой кошмар на себе до гробовой доски.

Я решила подготовиться к одиночеству и встретить его во всеоружии.

Для начала спросила у Аси – нельзя ли воспользоваться Золотой тетрадью и пожелать «не бояться одиночества»? Но Ася лишь сочувственно покачала головой – я поняла это, хотя мы говорили по телефону.

– Нет, дорогая, ты же знаешь, желания с частицой «не» загадывать нельзя. Тетрадь их не понимает.

– М-м… а если я пожелаю «возлюбить одиночество»?

– Как ближнего своего? – Асин смешок меня обескуражил. – Но ты же и так любишь одиночество. Или ты хочешь воспылать к нему такой страстью, чтобы вовсе не выносить человеческое общество?

Асины слова, несмотря на насмешку, отрезвили меня. Я действительно любила одиночество. Просто теперь мне грозила взаимность. Впервые в жизни.

Отложив телефон, я села за компьютер и написала список тех вещей, которые смогу делать, живя одна. По мере его написания градус моего настроения неуклонно полз вверх.

Я смогу:

• ложиться тогда, когда хочу, не выслушивая упреков;

• спать на кровати по диагонали;

• засыпать под «Гражданскую оборону», как в ранней юности;

• завтракать перед компьютером, читая новости;

• вечерами писать новые главы книги;

• не стесняясь своего шумного дыхания, делать пранаямы в любое время дня;

• солить еду, не слушая ехидных намеков о порче вкуса блюда;

• флиртовать направо и налево (теперь главное – научиться это делать);

• ездить в гости к подругам с ночевкой;

• смотреть то кино, которое мне хочется;

• мазать пятки кремом, не думая о том, что его запах может кому-то не понравиться.

Конечно, я понимала, что со стороны мой список может выглядеть как попытка брошенной женщины хоть как-то себя утешить. И, чего греха таить, все эти бонусы не перевешивали того банального до невозможности счастья, которое было у меня год назад: совместных завтраков и возможности засыпать в обнимку, поцелуев на прощание и планов на будущее.

Но каждый ищет свой путь из Аида, и оглядываться назад на этом пути смертельно.

Мне нужно было выжить, и не просто выжить, а не обрасти при этом ежиной шкурой цинизма. Я видела примеры, когда мои друзья выходили из жизненных передряг, нарастив на тело настоящие панцири из циничных шуточек и пошлых афоризмов. Меня всегда удивляло – неужели они так наивны и верят, будто цинизм способен прикрыть раны? Цинизм – довольно прочный панцирь, но в большинстве случаев абсолютно прозрачный. И даже невооруженным взглядом под ним видно мягкое и уязвимое тело души.