Пират Ее Величества - Николай Курочкин-Креве

Федор пожал плечами. Мириться парень явно не хотел. Напротив, он откровенно распалял себя, «расчесывал свои раны», как говорят симарруны. И все-таки непонятно, из-за чего он кипятится?

— Слушай, а ты меня ни с кем не спутал? — последний раз попытался помириться Федор.

— Здесь что, белые толпами ходят? «Спутал», ха! Впрочем, я бы тебя не перепутал ни с кем и в толпе белых. Он у меня женщину увел — и еще какую! — и считает, что это «ничего не сделал»! Вы, белые, все такие! Вам все «ничего», у вас, как у бревен или как у крокодилов, и чувств-то никаких в душе нету ни у кого!

— Слушай, ты долго еще проповеди читать будешь? Хочешь подраться — давай!

— Я здесь у себя дома, и «проповеди» буду читать ровно столько времени, сколько нахожу нужным. Я ведь предупреждал! Я говорил Сабель: «Ну зачем он тебе? Ну, красивый, ну, иноземец. Но он же разобьет тебе сердце, хладнокровно перешагнет через тебя и пойдет дальше! Он же бе-лый!»

Последнее слово было не сказано, а прямо-таки в лицо выплюнуто с презрением…

Парень прекратил «проповедь» и зловеще закружился перед Федором. «Ага! Все же я очень не зря эти две недели здесь торчу!» — с удовлетворением подумал Федор. Он неоднократно внимательно присматривался к дракам и теперь понял, что паренек, хотя говор у него здешний, то есть как у потомков жителей Верхней Гвинеи, скорее из Нижней Гвинеи. То есть из португальских владений к югу от устья великой реки Конго. Потому что его кружение, куда более схожее с танцем, чем с поединком, — явные па «капоэйры» — борьбы, придуманной ангольскими невольниками из племен бамбуду, овимбунду и балунда. Это борьба, специально разработанная для того, чтобы с голыми руками противостоять вооруженному рабовладельцу. А это значит, что у Федора есть серьезный шанс… Так-так. Ну да, парень очень старательно соблюдает все правила «капоэйры» — и будь у Федора меч, топор или тесак в руке — ничего бы он этому плясуну сделать не смог!

Федька был куда ниже противника, и руки у него были намного короче. Но анголец, верный разученным правилам, скакал в ответ на малейшее движение Федора так далеко и так высоко, точно Федор был сродни пауку по длине конечностей или саблю в руке сжимал. «Эге! Вот оно как! Ну, попрыгай, попрыгай, милок. А как напляшешься — тут я тебя и достану. Ты выносливей меня, верно, да все равно не железный. Устанешь этак танцевать-то!» — хладнокровно подумал Федор и почти застыл на месте, шевелясь лишь ровно настолько, чтоб не давать противнику ни на миг покоя. Злоба как-то прошла и он был совершенно спокоен. Пожалуй, даже равнодушен.

Так он и переминался, время от времени отражая выпады противника, — стремительные, но из-за излишней длины движений неточные и напрочь утрачивающие неожиданность.

Все-ж таки «капоэйра» — борьба невооруженного с вооруженным, и ее правила строжайше запрещают сближение с противником, по крайней мере, до того, пока не удалось выбить у него из рук оружие. А если нечего выбить из рук… Интересно, сообразит парень или нет?

Нет, не сообразил. Или даже сообразил — но мышцы его не могли пересилить выучку. К тому же он начал уставать. Выпады его стали терять скорость, не прибавив в точности. Так, так. Еще миг, и… И вот Федор, чуть присев, подскочил к противнику и ткнул его под ребро. И тут же вторично, уже левой рукой и — отскочил. Но — вбок, а не на прежнее место. И противник его… потерял! То есть глазами-то он его видел, но руки продолжали метаться не туда, где Федька сейчас, а туда, где был полминуты назад!

С трудом удержав себя от обессиливающего смеха, Федор вновь подскочил к ангольцу и ткнул кулаком точно туда же, куда бил в прошлый раз. Противник пригнулся и повернулся боком, прикрывая печенку. Отлично! Такой момент Федор не стал упускать. Он пригнул голову и боднул противника под левую мышку, одновременно пнув по левой лодыжке. И тот повалился! Падал он долго, как срубленное дерево, без толку махая руками. И напоследок, плюнувши, наконец, на все приемы «капоэйры», ухитрился и Федора сбить с ног.

Но тот, точно во время удара шквала, стремительно согнувши колени, поклонился палубе — и упал упруго и безболезненно. Вот теперь они уж точно оказались в неравном положении. Длина конечностей африканца из так им и не использованного преимущества стала неустранимым слабым местом его. Пора было кончать. Федор перекатился — и всем весом рухнул на выставленный вперед и нацеленный под дых противнику левый локоть!

Через пару минут, прижимая противника к полу, Федор сказал:

— Ну вот, теперь можно и поговорить, верно?

Поверженный противник не отвечал. Дышал он шумно, неровно, а глядел свирепо. Но Федор знал, что теперь у него и чтобы кулак сжать, сил недостанет, и не обращал внимания на злобные взоры. Теперь можно было и признать:

— Ты, в общем-то, оказался прав насчет Сабель. Я ухожу с твоего пути. Когда Сабель вернется с охоты — можешь браться за починку ее разбитого сердца. Ну, желаю удачи. Мне некогда…

1

Во время завершающего дня переговоров Педро Первый спросил у Федора напрямую:

— А скажи, огненноволосый посланник огненноволосого капитана Дрейка: что бы вы, англичане, хотели получить от нас за свое к нам хорошее отношение, помощь в борьбе с общими врагами-испанцами и вообще в знак уважения?

Верный полученным инструкциям, Федор ответил одним коротким словом:

— Золото!

Король Педро ответил:

— Вот чего я никогда не мог взять в толк — это почему вы, белые люди, так смертельно враждуете друг с другом. Хотите все, в общем-то, одного и того же — золото, серебро… И ведь то, чего вы более всего жаждете, из всех известных металлов приносит пользу наименьшую! Вот то ли дело железо! Из него лучшее оружие, и лучшие инструменты, и гвозди, и скобы, и иглы, и я не знаю что еще. А то, что железо, в отличие от любимого вашего золота, поддается намагничиванию, по-моему, доказывает неопровержимо, что железо и есть самый благородный металл…

— Но золото ведь не ржавеет! — возразил Федор.

— Оно еще много чего «не». Я ж и говорю: самый никчемный металл из мне известных.

— Вообще-то я отчасти с вами согласен, — дипломатично признал Федор, который на самом-то деле согласен был с симаррунским королем целиком и полностью. И тут же ему в голову пришел довод неопровергаемый:

— А был бы согласен даже полностью, если б на земле остались люди, страсти к золоту не ведающие: черные, красные и другие, какие еще там бывают. А из белых — только одно племя (неважно даже, какое). Потому что почти все золото в мире расходуется белыми людьми на борьбу одних народов с другими: на покупку оружия и наем солдат, на подкуп врагов и задабривание малонадежных союзников, на оплату перевозки войск и тому подобные штуки: война у белых — дело такое дорогое, что и король не каждый может начать войну, даже если очень хочется и вроде есть за что…

— По-моему, вы, белые, — великие мастера придумывать оправдания своим действиям. Вы всегда найдете, за что воевать и стоит, и оправданно, и благородно…