Беседы палача и сильги - Руслан Алексеевич Михайлов

и в ее глаза вернулись прежние искорки.

— Мой долг велик — упрямо повторил я, говоря чистую правду.

Поворачиваясь к почти подоспевшему Часиру, я тихо обронил:

— Выступаем немедленно. Если не спустимся в места потеплее и не раздобудем еды — умрем.

— Да…

— Дай им еще кр… лекарства — поправился я и провел языком по губам, что все еще несли на себе остатки черной горечи — А я сейчас…

— Ты…

— Хочу рассмотреть тут тварь — признался я, нащупывая рукоять кинжала — Она почти убила меня… Ее когти тоже ядовиты?

— О да. Весь шанур — это смертельный яд, Рург. От кончиков ушей и до самого хвоста. Как бы я хотела доставить тушу до обители сестринства… но туша разложится за считанные дни.

— Оставить здесь и закопать в снегу — предложил я.

— Плоть таких существ иная. Вся их природа иная. И мороз не остановит разложения этой плоти.

— Никак и ничто?

— Есть особые… жидкости… что помогают сохранить различных мелких существ. А в обители Сильгаллы есть пара особых страшных залов, где на полках расставлены стеклянные банки с ужасающим содержимым… В одной из таких я видела черное сердце шанура… Там же, в дубовой шкатулке, имелась россыпь прозрачных клыков белой кошки и несколько серых прядей с гривы…

— Они не…

— Они не подвержены разложению — кивнула девушка — И прежде они были весьма ценны…

— Чем? — удивленно хмыкнул я и кивнул вставшему рядом мрачному как смерть старику — Хотя их прозрачность…

— Деньгами, Рург — фыркнула еще чуть повеселевшая сильга — За клыки и шерсть шанура заплатят большие деньги. А за его сердце и другие внутренние органы отвалят полновесным золотом…

— Кто готов платить золото за внутренности мертвого зверя?

— Алхимики — ответила сильга, отходя и опускаясь рядом со смирно лежащими горцами — И те, кто пытается постигнуть волшебные материи… Но это запрещено сестринство сильг. Наказание сурово. Нам вдалбливали это с самых первых дней в обители.

— Наказание даже для меня? — уточнил я и сам удивился прозвучавшей в моем голосе деловитости.

На самом деле разговор я затягивал ради Часира, замечая, как с каждым пройденным мигом старик дышит все спокойней.

— Сильги наказывают сильг — тяжко вздохнула Анутта.

— Ну… я палач, а не сильга — улыбнулся я.

— Мне нужно еще немного времени. Я дам им по капле крови шанура и растертую травяную кашицу…

Кивнув, я вытянул руку и мягко положил ладонь на плечо старика:

— Мы пережили вчерашний день, добрый Часир. Да?

— Как же… как же сильно я подвел вас… — часто заморгавший Часир прижал ладонь к глазам и застыл.

Чуть сильнее сжав его плечо, я убрал руку и повторил:

— Мы пережили вчерашний день, добрый Часир. И лишь это важно. Пройдешься со мной до моста?

— Да… — бросив быстрый взгляд на внуков, старик решительно развернулся — Да… А затем мы отправимся вниз.

Мертвый зверь лежал там же. Тяжелая туша распласталась посреди маслянисто поблескивающего черного пятна на ослепительно белом льду. Сказочный ледяной мост опоганен этой мерзкой страшной кляксой и растерял изрядную часть своего невинного великолепия…

Первые странности я увидел еще за десяток шагов. Говорят, что у страха глаза велики. А я был испуган, когда понял, что обычное оружие не причиняет твари никакого вреда. Но не настолько же, чтобы мое воображение увеличило шанура больше, чем вдвое. А то, что лежало посреди черного пятна уже никак не выглядело огромной величавой рысью… Но подойдя ближе, я понял, что шанур… попросту растекается. Белая шерсть исчезла равно как и кожа. Обнажилась бурая плоть и угольно-черные кости хребта и ребер. Распластавшаяся рысь — уж не знаю почему продолжаю так называть шанура — словно сплющилась и продолжала оседать как сугроб снега, что вдруг оказался под палящими солнечными лучами. Осела и голова, потеряв свою форму. Проступил черный череп, а вместо прекрасных янтарных глаз зияла пустота. Шанур разлагался прямо у меня на глазах и стали ясны слова сильги о трудностях с сохранением внутренних органов. Судя по вон той глубокой дыре в груди вместо внутренностей уже сплошной кисель…

Зловония не было. Ни намека на трупную вонь. Вместо этого я с изумлением ощущал густой цветочный аромат, запах палой листвы и тяжелый дух только что вспаханной плодородной земли на краю болота… Цветочный луг, осенний лес и подсыхающее болото… как необычно…

Ступать на черное пятно не хотелось. Вынув меч, я рукоятью ударил по паре ледяных колонн, с сожалением ломая природную красоту. Когда лед с грохотом обрушился, а сверху осел снег, я осторожно ступил на него и медленно присел, стараясь не шипеть от боли.

Клыки…

Прозрачные страшные клыки остались нетронуты разложением. Черный череп провалился еще сильнее за считанные мгновения, часть клыков выпала, остальные медленно выпучивались из недавно столь несокрушимых челюстей. Кончиком ножа я принялся подхватывать клыки и бросать их на снег чуть поодаль, где они оставляли черные ядовитые кляксы.

Поняв, что там, где моя тень закрыла часть мертвой плоти, гниение словно чуть замедлилось, я, прищурившись, задумчиво глянул на солнце и вернулся к своему странному делу.

— Я подвел… — обронил стоящий за мной Часир — Старый глупец… я стал как женщина… нет мне прощения и…

— Нет — возразил я, достаточно невежливо перебивая и не давая старому горцу договорить — Тут не за что прощать. Дети… это дети, Часир. Кровь от крови, плоть от плоти. Да даже усыновленный и воспитанный — уже родной. Болезнь у одного уже вызывает тревогу… а тут трое почти разом упали замертво с седел. Я видел — и у меня у самого застыла кровь в жилах. Мне не понять того, что ощутил ты в тот миг…

— Жизнь кончилась — коротко ответил старик и медленно провел по лицу ладонью, глубоко вжимая кончики пальцев в кожу и оставляя глубокие белые полосы — В тот миг моя жизнь кончилась… Я побежал убивать убийцу моих внуков, зная, что следом и сам отправлюсь за ними… А потом… потом мне сказали… живы… я не поверил… проверил — да… живы… и дальше лишь серый сумрак перед глазами… Кто-то толкает, кричит в ухо, трясет… а я сижу и… и просто сижу… голова пуста…

— Да — кивнул я, продолжая цеплять ножом будто из стекла выточенные клыки и бросать их в снег — Тебе не в чем каяться, добрый Часир. Поверь мне — так случается… Тяжко быть отцом или дедом…

— У тебя есть дети?

— Нет — качнул я головой — Но я палач. Я убил