Шанс для динозавра - Александр Громов

Казалось, до перевала было рукой подать, но Барини, пригибаясь, побежал вдоль амфитеатра. Подполз к краю, выглянул. Так и есть: двое уже карабкались по уступам, остальные прикрывали их с аркебузами на изготовку. Всего солдат было девять – либо он обсчитался накануне, либо кто-то отстал. По таким тропам и неудивительно… Сняв со спины арбалет, Барини рычагом натянул тетиву, вложил в желобок тяжелую стальную стрелу, вторую стрелу положил рядом. Доброе старое оружие… Он никогда не был хорошим арбалетчиком, он тяжело дышал, и рана некстати начала саднить, но кто же из имеющих опыт арбалетной стрельбы промахнется на пятидесяти шагах? Здесь совсем не надо быть Вильгельмом Теллем…

Первым выстрелом он сбил крайнего в цепочке прикрывающих. Вторым – загнал стрелу в затылок тому из карабкающихся, что залез выше. Убитый закувыркался по уступам вниз. Остальные завопили, открыли пальбу, и Барини отполз.

Идеальное место! Он мог легко менять позицию, перебегая вдоль верхнего края амфитеатра и оставаясь невидимым для аркебузиров. Он мог держать под контролем все удобные пути подъема. А солдаты внизу могли лишь стрелять в него, когда его голова и плечи ненадолго покажутся над скалой.

Обогнув амфитеатр, Барини снял еще одного скалолаза. Затем, оставаясь невидимым, прокричал командиру отряда: «Эй, болван, как тебя там! Людей побереги!» Хотел разозлить – и разозлил. Когда до начальствующего над загонщиками дошло, что, оставаясь на месте, он лишь без толку теряет солдат, Барини довел счет убитых до четырех и одного ранил. Правда, и у самого осталось только три стрелы.

Преследователи отступили, унеся раненого и оружие убитых. Когда они скрылись за поворотом ущелья, Барини зашагал вверх к перевалу. Несмотря на соблазн спуститься, дабы выдернуть из трупов свои стрелы и поживиться имуществом убитых, он не стал этого делать. Если солдаты затаились за поворотом, он стал бы для них мишенью. Но более вероятно, что они начнут искать – и скоро найдут – обходной путь.

Склон был крут. Иногда приходилось карабкаться на четвереньках. Через каждые сто шагов Барини отдыхал, считая про себя до пятидесяти. Здесь не рос лес – он остался в ущелье и ниже. Изредка попадались карликовые деревца, крученые-перекрученые ветром, только что в узел не завязанные. Обзор был хорош. Преследователей не было видно. Пока.

Наивно было бы считать, что они бросили погоню. Голова Барини – дорогой товар, редчайший шанс для вчерашней деревенщины изменить свою судьбу. Это большие деньги и, возможно, чины. Кто ж отступится?

Ближе к перевалу он уже отдыхал после каждых пятидесяти шагов и считал до ста, а на перевале позволил себе десятиминутный отдых, заодно осмотрев рану. Так и есть – царапина. Кровь засохла бурой коркой.

Здесь уже лежал снег, рыхлый и невероятно белый, по всему видно, недавно выпавший и неглубокий – всего-навсего по щиколотку. Таять не собирался, устраивался на зиму. Ежась от холода, Барини снял камзол и задубевшую от крови рубаху, вымылся снегом и снег приложил к ране. Огляделся.

Далеко внизу двигались четыре крошечные фигурки. Барини опережал их на полчаса. А впереди за заснеженной долиной и замерзшим озерком вставали сверкающие на солнце снежные пики главного хребта, и слепо тыкались в них бездомные облачка-бродяги.

Барини хрипло выругался. Будет чудо, если ему удастся стряхнуть погоню и перебраться через Холодный хребет. А что на той стороне? Промерзлые степи или тундры. Зимой там не выжить.

И стоит ли продолжать путь, чтобы, помучившись вдоволь, умереть не сейчас, а несколько дней спустя?

А ведь стоит. Хотя бы для того, чтобы гнилая голова бывшего правителя не скалилась на всю рыночную площадь в Марбакау!

Да и жить ведь лучше, чем не жить. Нет? Пока жизнь можно терпеть – точно лучше.

Когда начало смеркаться, первый перевал остался далеко за спиной, а второй, выше первого, еще маячил далеко впереди. Снова начался подъем, позади остался убийственный марш-бросок через целое море снега – чаще по колено, но кое-где и по пояс. Четыре фигурки по-прежнему держались в пределах видимости, почти не приблизившись. А ведь они шли по уже протоптанному следу, и они были молоды! Наверное, физиологи ошибаются: выносливость не связана с возрастной перестройкой организма. Просто-напросто молодые еще не умеют терпеть.

Барини ничего не ел со вчерашнего утра и не хотел есть. Кто больше всего на свете хочет упасть и уснуть, тому не до еды. Когда совсем стемнело, он заставил себя идти до тех пор, пока не испугался сбиться с пути, и лишь тогда вырыл себе нору в снегу, заполз в нее, закутавшись в плащ, как личинка ручейника в чехлик, и забылся тревожным сном, наказав себе во что бы то ни стало проснуться с первыми лучами рассвета. Игра еще не была окончена. Пока есть что поставить на кон, хотя бы жизнь, игра продолжается.

Среди ночи он ненадолго проснулся от завываний ветра, а утром с трудом выкопался из громадного сугроба – снежный буран едва не поставил точку в игре. Быстро светало, непогода уходила на юг. Дрожали перетруженные мышцы, кружилась голова, а желудок на сей раз властно потребовал еды. Вместо завтрака Барини до боли растер лицо снежной крупой.

Преследователей он заметил через час после того, как двинулся в путь. Расстояние до них не увеличилось, зато теперь их было только трое – по-видимому, один не то обморозившийся, не то слабосильный был отослан назад. Три противника – и три оставшиеся арбалетные стрелы…

Не тот случай. Дрожат руки – не попасть. Да и позиции для засады нет.

Боя не будет – разве что в самом крайнем случае. Будет продолжено состязание на выносливость. Семь противников уже выбыли из игры. Есть шанс.

К полудню стало ясно, что шанс этот мал. Подъем становился все круче и круче. Какой это перевал! Это гребень! Двадцать шагов – остановка. Кровавая муть перед глазами. Бешеные удары сердца и пот, заливающий глаза, несмотря на холод. И всюду снег, глубокий снег! Осенний, свежий, рыхлый. Человек в нем – муха в патоке.

Золотые монеты из мешочка посыпались в снег. Лишний груз. Авось он хоть на минуту задержит преследователей. Да будет благословенна их жадность, да возобладает она над усталостью!

Другой гребень высился справа, но этот был еще круче. Снежный наддув, наметенный ночным бураном, выступал колоссальным карнизом. Барини подумал о возможной лавине между делом, без страха. Что лавина! Это просто случайность, а не проигрыш. Соперники в игре – люди, а не стихия. На стихию он злился, но бояться ее уже не было сил.

Он оглянулся. Погоня приблизилась. Преследователи спешили, ходко продвигаясь по оставленной им борозде в глубоком снегу. Там, где они сейчас находились, подъем к перевалу был еще не так крут, а там, где находился он, можно было лишь карабкаться на четвереньках. И он стал карабкаться. Скользил, втыкал в снег неподъемный палаш, стискивал зубы и больше всего боялся покатиться вниз. Теперь он знал, что такое бороться на крайнем пределе сил, но это знание не принесло ему ни удовлетворения, ни радости.

Больше он не оглядывался на погоню. Не оглянулся и на аркебузный выстрел, сделанный издалека. Оглянулся лишь на тяжкий гул, от которого задрожал воздух.