Принц теней - Рэйчел Кейн

Только несколько мокрых насквозь нищих и злые мокрые собаки могли видеть, как я медленно и осторожно продвигаюсь к цели, – и то только в свете вспыхивающих молний. Эта кромешная темнота была мне на руку: даже если непрошеные свидетели меня увидят, разглядеть и узнать меня они точно не смогут. А мою серую, закутанную в плащ с ног до головы фигуру вообще легко было принять при свете молний за дымоход.

Сад Капулетти был тих и молчалив. На балконах не было в этот вечер никого из девушек: глупо было бы стоять на балконе в такую бурю. Я на миг задержался на стене, глядя на темную закрытую дверь комнаты Розалины – она по-прежнему была во дворце, подчиняясь приказу Тибальта, в ожидании скорого отъезда в монастырь. Может быть…

Но нет. Сегодня у меня было более срочное и важное дело. А ее брат больше не представлял опасности для нее.

В доме Капулетти тоже было тихо, но, когда я обнаружил открытое окно чердака на половине слуг, там никого не было. Никто из слуг не спал, и это означало, что Капулетти все еще не ложились. Я быстро накинул на себя подходящую по размеру ливрею, которую нашел здесь же, а свою мокрую одежду бросил в углу. Волосы у меня были сухие, потому что я прятал их под капюшоном. С узкими штанами и обувью я ничего поделать не мог, но надеялся, что никто не станет разглядывать меня слишком пристально. Дом у Капулетти был большой, я живо схватил большую стопку чистого белья, чтобы спрятаться за ней при необходимости.

Лестница для слуг была узкая и душная, на ней едва могли бы разминуться двое, и, спустившись ниже, я столкнулся с толстой, раскрасневшейся девкой, которая нетерпеливо ждала своей очереди подняться.

– Да подвинься ты! – прошипела она, толкая меня в плечо, поскольку я замешкался. – Будь порасторопнее, болван! Сегодня они еще сердитее, чем обычно, – ведь их щенок сдох!

Я промямлил что-то невразумительное в ответ из-под стопки белья и поспешил прочь. Видимо, никто из слуг не скорбел о кончине Тибальта, раз они высказывались так свободно, с таким очевидным облегчением и даже радостью.

Я спустился по лестнице еще на этаж ниже, там уже все выглядело иначе: грубые доски уступили место прекрасному камню, дереву и коврам – это была уже половина хозяев.

Мои влажные туфли неслышно ступали по ковру. Я остановился, чтобы оглядеться. В самом конце коридора, с другой стороны парадной лестницы, были слышны крики, плач и рыдания – несомненно, там были синьора Капулетти и ее свита. А здесь было тихо. Я посмотрел на дверь слева и увидел, что она заперта: заглянув в замочную скважину, я увидел отблеск горящих внутри свечей. Значит, дверь заперли снаружи, а ключ унесли с собой.

Это была дверь Розалины, ее снова заперли, как монахиню, как будто она уже находилась в монастыре.

Я всем своим существом чувствовал ее присутствие там, за дверью. Мне вдруг очень нужно стало с ней поговорить, рассказать ей обо всем, что произошло, спросить ее, что делать дальше. И пока я стоял в нерешительности, я услышал, что кто-то приближается ко мне, быстро ступая по ковру, – это оказалась та сама краснолицая служанка, с которой я столкнулся на лестнице.

– Дурак! – зашипела она и оттолкнула меня локтем от двери. – Надо было сразу сказать, чтобы я пошла с тобой. У тебя же нет ключа от комнат синьорины. И не задерживайся там – туда и обратно, нечего рассусоливать! И не разговаривай с ней! Это приказ синьора Тибальта, а я никогда не осмелюсь его нарушить, даже сейчас, мне жизнь дорога.

Она нашла нужный ключ на своем кольце с ключами и открыла дверь:

– Быстрее давай! Оставь простыни там и сразу обратно – мне нужно закрыть за тобой.

Розалина была в комнате, при виде меня она вскочила на ноги. Она была полностью одета, в дорогом бархатном черном платье. Волосы были уложены в прическу, слишком строгую для ее лица. Глаза ее были красными от слез, лицо бледно, но когда она увидела меня – она побледнела еще больше. На какое-то мгновение меня даже охватило ужасное чувство, что она выдаст меня, но она только указала на столик, стоящий у ее закрытой пологом кровати.

– Положите сюда, – сказала она. Я осторожно опустил простыни на указанное место. – Подождите немного: у меня есть кое-что для вас.

Она быстро поставила тарелку, стакан и миску, которые стояли на столе с горящими свечами, на поднос: видимо, это был ее обед, совершенно нетронутый.

– Барышня, у этого парня свои обязанности, – отозвалась от двери горничная. – Я пришлю кого-нибудь забрать это.

Я быстро схватил поднос и наклонился к Розалине поближе.

– Мне нужна ваша помощь, – прошептал я, делая вид, что у меня что-то упало, в ожидании ее ответа.

Его все не было. Она смотрела на меня слишком долго, а потом прошептала:

– Почему я должна помогать Монтекки? Сегодня ночью? И вообще – в любую ночь?

– Ради вашей кузины, – сказал я.

У меня больше не было ни единого шанса. Служанка у двери нетерпеливо закашляла. Розалина ничего не отвечала, и я не мог настаивать. Мое положение становилось все опаснее с каждым новым ударом сердца.

Поклонившись, я попятился к двери, держа в руках поднос. По дороге я незаметно стащил с подноса кусок хлеба, зажал между двумя пальцами и скатал из мякиша маленький шарик. Когда я подошел к двери, я снова сделал вид, что уронил поднос, что вызвало новую волну брани со стороны краснолицей горничной, и, собирая одной рукой упавшие предметы, другой рукой я незаметно сунул хлебный шарик в замочную скважину, зажав язычок замка.

– Ты не будешь здесь работать, дурень, голова у тебя набита соломой, а руки – что решето! – Моя недовольная начальница треснула меня по затылку, и на этот раз поднос чуть по-настоящему не выпал из моих рук. Она присела в глубоком реверансе и закрыла дверь, повернув ключ в замке, а потом снова повесила ключ на кольцо.

Я быстро загородился подносом, чтобы она не видела моего лица, но она и не думала смотреть на меня, подражая свои благородным хозяевам, – ведь я был гораздо ниже ее по статусу.

– Еще раз уронишь – и я тебя вышвырну на улицу, парень! Еще не хватало, чтобы синьора Капулетти распекала меня за твою неловкость…

Она продолжила было браниться, но вдруг сильно побледнела. К нам приближалась почтенная женщина с презрительным выражением лица и в более богатой одежде – это, конечно, была не родственница Капулетти, но, несомненно, служанка более высокого ранга. И она всем своим видом показывала свое недовольство по поводу нашей праздности. Моя начальница сразу присела, а я склонился над подносом.

– Ты, – важная особа остановила свои маленькие, темные, как бусинки, глаза на горничной, – быстро вниз на кухню. Там надо помыть посуду. – Она перевела взгляд на меня, склонившегося над подносом. – Возьми поднос с собой, Мария. Ты, мальчик. Ночные горшки. Быстро.

Она не стала ждать, пока мы бросимся выполнять ее приказания, – и величественно прошелестела мимо нас юбками, а Мария торопливо вырвала поднос у меня из рук.