Берег тысячи зеркал - Кристина Ли

Тишина и ее взгляд, в совокупности, производят леденящее впечатление.

— Молодость, — вдруг произносит женщина. — Ты еще такое дитя. Как и Сан. Вы оба… еще слишком молоды, но уже прошли через жестокость в жизни. Жаль.

Дитя? О чем она? Мне тридцать один. В моем возрасте искоса смотрят из-за отсутствия детей, семьи и самодостаточности. Но видимо, я не понимаю того места, куда попала.

— Ты хорошо поела? — дальнейший вопрос женщины вводит в ступор. Как можно вот так менять тему? — Еда, наверняка, не привычная. Прости, но другой нет. Я не знаю, что едят…

— Все было очень вкусно, — быстро возражаю, но женщина машет отрицательно головой, а поднимаясь, неожиданно прикасается к моей руке, и шепчет, наклонившись ближе:

— Не надо, Вера. Ты права в том, что я хорошо вижу ложь. Думаю, Сан привезет что-то более знакомое. Он поехал с Джеха в магазин своего друга. У Ки Шина есть то, что будет тебе по вкусу. Я набрала ванну, поэтому пойдем. Душ для мальчиков. Девочкам после такого сложного дня нужна ванна с благовониями. Пойдем. Поднимайся, Вера. Поднимайся.

Она тянет меня за руку, не обращая внимания на возражения. Поднявшись, снова осматриваю стены дома, а повернувшись к окнам, неожиданно спрашиваю:

— Вы живете здесь одна? С Ханной? Откуда тогда знаете…

Женщина отпускает мою руку, а встав рядом, всматривается в закат над морским горизонтом.

— Я прожила здесь долгую жизнь. Видела очень многое из того, что не хотела бы видеть. Когда была молода, в порту часто останавливались иностранные суда. Я работала в управлении, и обязана была знать новый, и такой чужой язык.

Наблюдая за ней, слушая тихий, и в этот раз шелестящий голос, я решаюсь продолжить:

— Как… Как мне вас называть? Простите, это глупо конечно, спрашивать только сейчас…

— Хи. Просто Хи, Вера. Называй меня так, — отвечая, она проворачивается лицом, и наши взгляды встречаются.

В ее глазах отражается золото заката, а на покрытом тонкой россыпью морщин лице, появляется мягкая улыбка. Первая, с того момента, как я переступила порог этого дома.

— Пойдем. Они скоро приедут, а ничего не готово. Надо убрать во дворе, и тебе дать отдохнуть с дороги. Пойдем, Вера. Я покажу тебе, где ты будешь ночевать, и ванную комнату. К сожалению, она смежная, но надеюсь, тебя это не стеснит. Проходи.

Она старается быть вежливой. Со всех сил скрывает свое отношение, чтобы не обидеть? Или ей действительно плевать, что я вторглась в дом ее покойной дочери? Наверное, мне в жизни не доводилось встречать таких женщин. Это логично. Хи первая кореянка, с которой я говорю. И даже неплохо говорю, учитывая, что ей явно сложно дается английский.

Минуя узкий коридор, осматриваю немногочисленные фото в рамках. Они висят вдоль стен, а рядом с ними, в деревянных уголках, и на балках перекрытий видны странные бумажные наклейки желтого цвета. На них написаны иероглифы, значения которых, я естественно не знаю. Женщина подводит меня к самой дальней двери, а открыв ее, кивает, чтобы я входила.

Небольшая комнатка, по размерам, напоминает коморку. Вся мебель сводится к комодам с множеством выдвижных шкафчиков, и широким трюмо на одной из самых больших тумб. На полу нет ничего, кроме двух толстых одеял, сложенных одно поверх другого. Они лежат под широким окном. Взглянув через него, замечаю пейзаж соснового леса, и склоны гор. Все бы хорошо, но смущает одна деталь. Где кровать?

— Мы спим на одеялах на полу, — читает мысли женщина. — Кровать есть только у Ханны. Сан купил несколько лет назад, когда она начала заниматься балетом. Сказал, что в столице модно обставлять комнаты детей на западный манер.

Вскинув брови, киваю. Женщина тем временем, открывает дверь справа. За ней ванная комната, с огромной купелью, что удивляет, учитывая размеры самой спальни. Войдя, улавливаю аромат чайной розы и соснового леса.

— Теперь, думаю, мне пора тебя оставить. Сан сказал, что твои вещи уже в комнате. Видимо, он положил их в шкаф. Ты его найдешь без труда. Полотенца и все необходимое здесь, — она отодвигает один из ящиков, указывая на стопку полотенец.

Рядом на туалетном столике стоят баночки, очень похожие на косметику по уходу за волосами. Видимо этой ванной пользуется малышка.

Женщина снова проявляет чудеса своей улыбки, а после моего кивка, уходит, не проронив больше ни слова. За ней тихо закрывается дверь, а я обращаю взгляд к ванной. Пар исходит от воды настолько явно, будто туда налит кипяток. Аккуратно окунув руку, чувствую, что вода горячая, но не обжигает.

Мне нужно уехать… Но вместо этого я встаю во весь рост и смотрю на себя в зеркало. Там я, и всегда была я. Просто мне пришлось вспоминать ее — девушку из зеркала.

Снимая одежду, сперва хочу удостовериться, что все двери закрыты. Так спокойнее, и так я смогу не оконфузиться еще больше. Хватит и того, что нахожусь здесь на правах непонятно кого.

Не спеша, опускаюсь в воду, а как только ложусь и откидываюсь спиной на бортик, чувствую насколько устала. Мышцы немедленно отзываются ноющей болью, а кожа покрывается ознобом от контраста температур. Закрыв глаза, окунаюсь в воду с головой. Кровь пульсирует в висках, а секунды обгоняют ее стук. Вынырнув, делаю глубокий вдох, и провожу руками по волосам, приглаживая их. Отросли. Смотрю на потемневшие и влажные пряди. Они покрывают розовые соски, огибают линии полушарий грудей, и контрастируют с бледностью кожи так, что их вид возвращает назад, как машина времени. Не хочу больше стричься. Нелепая мысль приходит в голову внезапно, как и звуки в глубине дома.

Видимо, Сан вернулся не просто не один, а привез еще кого-то. Я хмурюсь, и упираюсь спиной в бортик. Прислушиваясь к голосам снаружи, представляю, как они разговаривают. Ему чертовски идут рубашки. Особенно белые, небрежно расстегнутые у горла, как та, что была на нем той ночью. И сейчас… Дрожь бежит по телу, и даже в горячей воде, я чувствую жаркий озноб. Бесстыдство? О, да. Это оно. Ведь я бесстыдно вспоминаю все, что произошло между нами, пока лежу в ванной в его доме. Возрождаю перед глазами его силуэт до мельчайших подробностей, поднимая в памяти вид каждого изгиба и линий рельефа его тела. Дыхание становится вязким, глаза закрываются сами собой, а губы покалывают от желания болезненной ласки этого мужчины. Я помню как он может целовать, как выпивает каждый стон до последнего звука.

Голоса становятся громче, и наваждение исчезает, оставив по себе ноющую боль в паху. Они слышны то на улице,