Головоломка - Франк Тилье

– Не задавай идиотских вопросов!

Ошеломленный Фредерик Ябловски спустился в зал, забыв о мертвеце.

– Откуда у вас эти шрамы? – поинтересовался Илан.

Первым заговорил Ябловски:

– Это может показаться странным, но я понятия не имею. Они часть меня. Если спрашивают, отделываюсь шуткой. Но… ответа и сам не знаю. Как и Наоми.

Илан взглянул на Хлоэ:

– Полагаю, люстра ни при чем?

– Верно… Я тоже не знаю, откуда взялись шрамы, но появились они не в одночасье, а всегда были частью меня. Моей личности.

Филоза рассказал похожую историю. Потрясенные открытием игроки пошли на кухню и расселись вокруг стола. Все, кроме Ябловски. Он хотел немедленно отправиться на поиски Наоми Фе, но Илан уговорил его остаться и послушать, после чего выложил перед товарищами ключи Жигакса.

– У меня нет шрамов, но некоторые периоды жизни полностью выпали из памяти. Сначала я забывал детали – не знал, как получил работу на заправке, не мог сказать, где купил машину. Потом мне стало ясно, что все гораздо серьезней. Воспоминания о целых пластах жизни были заменены ложными, не принадлежащими мне.

Слова Илана вызвали живейший отклик.

– У меня все не настолько серьезно, – признался Филоза, – но шрамы имеются, как и провалы в памяти наподобие черных дыр. Три года назад умер мой брат, я ужасно горевал и списал это на стресс.

Ябловски сказал, что и в его жизни существуют теневые зоны. Хлоэ уже говорила Илану, что из ее памяти начисто стерся период пребывания в психиатрической больнице, причем она не помнила ни названия, ни места, где эта самая психушка находилась. Самым странным был тот факт, что она даже не пыталась понять природу чудовищных лакун.

– Подведем итог, – предложил Илан. – Мы не задаем себе вопросов, как будто нас загипнотизировали, но воздействие было не внешним, а внутренним. Как будто наша жизнь поверхностна, а мы сами – бесплотные «видимости», которым сконструировали прошлое. Теперь стало совершенно ясно, что с каждым из нас что-то произошло еще до того, как «Паранойя» вторглась в наши жизни. Не мы пришли к проклятой игре, она «выбрала» восемь человек, у которых есть нечто общее.

– Провалы в памяти или шрамы.

– Точно. Мне кажется, все мы уже бывали в этой клинике. Нас здесь насильно удерживали.

– Ты бредишь! – воскликнул Ябловски.

– Если бы… Каким бы безумным это ни казалось, все почти наверняка связано с программой по исследованию памяти, которую обнаружил Моки. Жигакса-Шардона лечили в «Сван-сонг», и у него тоже были отметины на теле.

– Бред какой-то! Как можно забыть кусок собственной жизни? У меня нет проблем со здоровьем, зачем бы я стал тут лечиться?

Филоза молчал, о чем-то напряженно размышляя.

Илан не собирался сдаваться.

– Предположим, что «Паранойя» – не игра, а некая экспериментальная программа, имеющая целью собрать нас всех и… изучать. Нас, бывших подопытных протокола «Мемнод». Возможно, в прошлом они ставили над нами чудовищные опыты и изменили практически все наши воспоминания. Оснастили клинику камерами, придумали задания. Мы – лабораторные крысы, вы что, до сих пор не поняли? Из-за Жигакса вышла осечка, он сыграл роль песчинки, неожиданно попавшей в мотор.

Илан посмотрел на Хлоэ, ища в ее глазах понимание и сочувствие. Она молчала, приложив палец к нижней губе.

– О чем задумалась? – спросил Илан.

– О твоих родителях. О картине, висевшей в столовой их дома. Они могут иметь отношение ко всей этой истории. Они исследовали проблемы памяти. Гадес проник в дом, чтобы завладеть зашифрованной картой. Это знаки. В конце концов, ты никогда не знал, чем твои мать с отцом занимались в своей лаборатории, но рассказывал мне, что они работали в Гренобле. Мы сейчас в Альпах, значит город недалеко.

Илан покачал головой: все выглядело абсурдным и нереальным.

– Тела ведь не нашли, – добавила Хлоэ. – Почему ты так уверен, что их нет в живых?

Предположение подруги показалось Илану чистым бредом. У него не было сил ни о чем думать, он посмотрел на часы, взял со стола ключи и встал.

– До отбоя остался час. Поднимемся на четвертый этаж и попытаемся освободить ту женщину. Возможно, у нее есть ответы на все наши вопросы.

– Нет, – возразил Ябловски. – Главное сейчас – найти Наоми. Она наверняка еще жива и…

– Она умерла, – перебил его Илан. – Ты сам знаешь, что никогда ее не найдешь.

– Разделимся на две группы, – предложила Хлоэ. – Поищем Наоми минут тридцать, а потом отправимся вызволять пленницу, договорились?

Ябловски кивнул. Они с Филозой пошли в одну сторону, Хлоэ и Илан в другую, условившись о встрече в центральном вестибюле.

18:30.

Хлоэ и Илан терпеливо ждали возвращения товарищей. Первым появился Филоза.

– Ну и? – спросил он.

– Ничего, – ответила Хлоэ. – Где Ябловски?

– Я не сумел его урезонить. Он не теряет надежды отыскать Наоми, рыщет по всем палатам. Это бессмысленно, мы можем никогда не узнать, где Жигакс спрятал тело.

– Ничего, полицейские найдут, когда приедут, – откликнулась девушка.

Илан посмотрел на часы:

– Пора идти.

Они быстро поднялись на третий этаж женского крыла, стараясь не отставать друг от друга ни на шаг. Все трое понимали, что игра закончилась, у них одна задача – при первой возможности сбежать из этого жуткого места. Но сначала нужно все выяснить.

Понять.

После нескольких неудачных попыток Илану удалось открыть толстую решетку одним из ключей Жигакса, и они молча пошли к зоне «Д».

– Ты представляешь, где находится палата? – спросила Хлоэ.

– Весьма приблизительно, я же смотрел с улицы. Окно выходит на крыло здания.

На этаже, куда они поднялись, решетками с сеткой были забраны светильники, лестничный пролет и даже разделенный надвое в длину коридор: пациенты из палат левой части не должны были встречаться с пациентами правой.

– Окно палаты выходит на зады, значит она находится на левой стороне. Пошли.

Вдоль разделительной решетки была установлена метровая перегородка, поэтому идти приходилось гуськом. Илан шел первым, Филоза последним. Из потолка и стен выходило множество кабелей, похожих на нейроны головного мозга. Илан понимал, что они оказались в секретной части клиники, защищенной «твердой мозговой оболочкой», «паутинной оболочкой» и «мягкой мозговой оболочкой». Здесь, в этой мягкой живой субстанции, хранились ответы на вопросы.