Эксгибиционистка. Любовь при свидетелях - Генри Саттон

— Что это значит, — спросила она.

— Как, ты не понимаешь? Антипаста!

— А, понятно.

— Ты умеешь готовить?

— Нет. То есть могу сделать растворимый кофе и суп «Кэмпбелл». И еще бутерброды с сыром. Вот и все.

— Чем же ты питаешься?

— Растворимым кофе и супами «Кэмпбелл».

— И бутербродами с сыром. Чудесно. Мне надо научить тебя готовить.

— А ты как научился?

— Пришлось. Моя мать работала, и я целыми днями сидел дома один. Вот и научился. Потом в ресторане работал. Мне всегда казалось, что те, у кого есть какие-то преимущества в жизни, должны помогать другим, слабым. Разве не так?

— Так, — сказала она, удивившись не только самой его шутке, но и тому, что он вообще сумел пошутить по этому поводу.

Он отнес покупки к кассе, расплатился, и они вышли из магазина. Он зашел в соседний овощной, купил четыре больших персика и отдал ей. Потом, нагруженные пакетами, они перешли улицу и отправились к нему готовить ужин. Ей никогда еще не приходилось этого делать, она даже не видела, как это делается. Она представила себе мать и Новотного, а потом отца и Мелиссу — как они с пакетами в руках идут по улице — и развеселилась. Интересно, отец или мать хоть раз в жизни были в магазине? Да и вообще, умеют ли они делать покупки в простом магазине — вот так красиво и просто. Она была уверена, что Джеггерс с женой ходят по магазинам вместе, покупают еду, приносят продукты домой. Она удивилась, что думает об этих людях, и решила, что это происходит, наверное, потому, что она сейчас счастлива. Она просто проверяла себя — не игра ли это, не притворяется ли она, не актерствует ли, просто имитируя какие-то ритуалы жизни, которые она где-то подсмотрела. Но что же такого она могла знать, что имело постоянство ритуала? Она сама все это узнавала заново. Вместе с ним. Она все это сама придумывала на ходу. Вместе с ним.

Он отпер входную дверь и пропустил ее в темный, затхлый, но чистый подъезд.

— На третий этаж. Пешком, увы.

— Ничего страшного, — сказала она.

— Я считаю, что это хорошая зарядка.

— Ты прав.

Они добрались до третьего этажа, и Тони отпер свою квартиру. Он распахнул дверь и пропустил ее вперед. Он вошел за ней и повел ее на кухню, где стал выкладывать покупки на стол.

— Ну, как ты собираешься готовить? Я сяду рядом и буду говорить тебе, что делать. Но можешь и сама, если хочешь. Тебе это полезно.

— Что значит полезно? Что ты имеешь в виду?

— Да я вот все думаю о твоих дурацких бутербродах с сыром. Так жить нельзя!

— Я еще кое-что умею. Могу приготовить паштет из консервированной печени, сварить спагетти. Яичницу. Я умею жарить яичницу.

— А бифштекс?

— Нет.

— Ну, значит, сегодня научишься. Причем я научу тебя лучшему способу. Это когда сковородку моет кто-то другой.

— А может, ты сам поджаришь, а я потом сковородку вымою?

— Да что ты говоришь!

— А что, что-то не то сказала?

— Да, но все нормально. Не беспокойся.

— А я и не беспокоюсь, — сказала она. — Совсем не беспокоюсь.

Он подошел к ней, поставил банку с артишоками на стол и осторожно поцеловал ее в губы. Это был вовсе не поцелуй, а просто знак внимания — и потому-то он был таким замечательным, таким сладким, очень многозначительным и многообещающим, и в то же время настолько нежным, что был по-настоящему восхитительным. Он не стал продолжать, да ему и не нужно было. Все произойдет чуть позже. И они оба это знали. Следовало лишь вести себя естественно и спокойно. Выложив покупки на стол, он достал из холодильника две банки пива и понес их в гостиную. Она подумала: он любит пиво или пьет его только потому, что пиво дешевое. Они стали пить прямо из жестянок. Она вспомнила девчонку из Мэзерской школы — Мэри-Джейн, или Мэри-Лy, или как там ее звали, — которая считала символом полной деградации подобную картину: муж приходит домой с работы в половине шестого и видит, что жена в халате, нечесаная, лежит на кровати и тянет пиво прямо из банки.

Мерри поделилась своими мыслями с Тони, и они оба расхохотались. Он предложил ей сигарету и протянул пепельницу, которую взял с длинной широкой доски, используемой в качестве стола. Этот стол и стул были единственной мебелью в комнате. Разумеется, была еще и кровать. Или, точнее, не кровать, а матрас, широченный двуспальный матрас на полу, покрытый зеленой вельветовой накидкой.

В комнате царил беспорядок, но тем не менее здесь было довольно уютно. Стены были голые, если не считать нескольких театральных афиш и портрета Джеймса Кэгни.

— А почему Кэгни? — спросила она.

— Я использую эту картину, чтобы стрелять в нее из лука.

— Но она нигде не продырявлена.

— Ну да, я еще не приобрел стрел.

Она засмеялась. А он улыбнулся. Ей это понравилось. Она терпеть не могла, когда люди смеются над собственными шутками.

— Давай присядем, — предложила она.

Сесть можно было только на матрас. Она села и подобрала ноги под себя. Он сел рядом. Они пили пиво.

Почти бессознательно он начал гладить ее ногу — от колена до щиколотки и обратно.

Прикосновения кончиков его пальцев были такими легкими, что она едва ощущала их через нейлон. Неожиданно ей подумалось, что хотя он старше ее, на самом деле он еще совсем юный, даже не мужчина еще, а мальчик — с такими она еще не занималась любовью. Такой ей встретился впервые. С другими это были даже не занятия любовью, а просто траханье.

Он улыбнулся вымученной улыбкой и, притянув ее к себе, уложил на матрас. Она покорно легла. Он крепко прижимал ее к себе. Она даже подумала, что он уже раздумал готовить ужин. И вот он уже не так бессознательно, но вполне осознанно и даже настойчиво, хотя нежно и легко, начал покрывать поцелуями ее лицо. Щеки, лоб, подбородок и потом, едва касаясь, губы. Он начал ласкать ее ушную мочку, и это показалось ей странным. Вообще все, что происходило, казалось ей странным, как во сне, так что она даже вначале была озадачена. Но после нескольких минут воздушных поцелуев и нежной ласки она вдруг поняла, что это похоже на танец и она должна дать ему возможность вести ее. Она расслабилась и стала просто наслаждаться его ласками. Теперь он поцеловал ее по-настоящему: глубоко проникнув языком ей в рот, он несколько раз прикоснулся к ее языку и, словно в испуге, отскочил прочь. Это было восхитительно. Он придвинулся к ней еще ближе, так что теперь касался ее не бедром, а всем телом, и она ощутила, как он весь содрогается от сильного возбуждения и желания.

Он тронул ее за грудь, все так же очень нежно и легко, и она опять задумалась: быть может, это такая техника? Но она отогнала эту мысль. Нет, решила она, просто так он выражает свое восхищение.