Утесы Бедлама - Наташа Полли

– Хорошо, рабби.

– Ты должен поблагодарить меня за то, что я не забил тебя камнями. Боже. – Гарри рассмеялся. – Какой славный денек. Ты не можешь потратить его на чертовых маркайюк.

День действительно выдался славным. Небо, как и река, сияло голубым. Снег оставался лишь на вершине горы, которая ворчала и вздыхала легкими землетрясениями, словно устраиваясь получше на солнце. Рафаэль фыркнул, когда Гарри склонился над ним, пытаясь поймать что-то в траве. Он не знал никого, кто так же сильно любил бы ползучих тварей. Однажды он попробовал сказать, что газеты нужно использовать иначе, но Гарри обозвал его дикарем и посадил зеленого птицееда в кофейную банку. Паук довольствовался куриными объедками, пока в один из дней Рафаэль не отнес его в лес и не сказал Гарри, что он сбежал вместе с банкой, за которой Рафаэль не осмелился погнаться.

– Я не могу дышать.

– Да, знаю, но оно того стоит, – заявил Гарри. Он поймал мышь и показал Рафаэлю, резко толкнув в ребра. – Только взгляни. Вряд ли кто-то из моей страны знает об ее существовании. Я мог бы написать что-нибудь.

– И люди будут это читать?

– Флора и фауна Южной Америки – предмет восхищения любого приличного человека, – хитро ответил Гарри, потому что на самом деле так говорил его отец. Рафаэль не сразу понял это, но когда понял, обрадовался. Сложно уловить иронию в новом для тебя языке и еще сложнее, потому что она существовала не во всех языках, даже не во всех местных языках. Он был почти уверен, что окажись Гарри в деревне в ста милях восточнее, он бы уже оскорбил кого-нибудь и был сброшен со скалы.

– Ты имеешь в виду себя и четырех друзей из твоего клуба?

– Думаю, четыре – слишком много, – рассмеялся Гарри. Он отпустил мышь, которая убежала без особой спешки. Гарри умел обращаться с животными. Он брал в руки любую тварь, но никто ни разу его не укусил. Рафаэль был уверен, что однажды ночью обнаружит его играющим в карты с медведем.

Какое-то время Гарри сидел не шевелясь. Он вздохнул.

– Ты ведь не хочешь побывать в Англии, да?

– Я не могу уехать.

– Нет, конечно. – Гарри прижался к своим коленям, оглядывая утесы и гору. Ветер растрепал концы его волос между лопаток, но не мог вырвать их из-под черной ленты. – Но ты растеряешь свой английский. Обидно так хорошо выучить его и растерять со временем.

Рафаэль начал учить английский после того, как понял, что своими лингвистическими способностями Гарри не отличался от голубя. Он, запинаясь, говорил по-испански с самым чудовищным английским акцентом, какой только можно иметь, но порой забывал, что хотел сказать, и к концу предложения скатывался на странную смесь из двух языков. О кечуанском не могло быть и речи: он был слишком сложным. Поскольку английский язык находился чуть западнее латинского и испанского, Рафаэлю было проще выучить его самому, чем пытаться растолковать Гарри, что такое грамматика.

– Тебе придется уехать, – сказал Рафаэль.

Гарри улыбнулся.

– Я вернусь.

Рафаэль перевел взгляд на цветы в траве. Это была лишь сказка: никто не будет слоняться между Англией и перуанскими горами. Но сказка была хорошей. В глубине души он верил в нее так же, как верил в рай. Эта вера не была логически обоснованной и возникала, когда альтернатива обозначала превращение в одного из тех людей, которые работали как машины, никогда ни с кем не говорили и старели в сорок лет.

Свет изменился. Наступила ночь, и на небе разгорались звезды. Рафаэль резко сел. Одеяло, которым были укрыты его плечи, упало на траву. В церкви горел свет, но не было движущихся теней. Рафаэль подошел к двери и распахнул ее. В груди болело, потому что сердце давно не двигалось. В последний раз он заснул на десять лет.

– Гарри?

– Ну наконец-то. Я готовлю, но не очень справляюсь. Я надеялся, что ты вовремя придешь и проконтролируешь все должным образом. Или хотя бы расскажешь, как, черт побери, нужно готовить киноа.

Рафаэль положил одеяло на спинку стула и сжал ладони, потому что они дрожали. Он замер всего на полдня.

– Не так. И какая от тебя польза?

– Моя роль – украшать, – заявил Гарри.

– Садись и ничего не трогай.

Гарри послушно сел рядом с печью. Даже сидя он казался высоким. Свет ламп окрашивал его кожу в золотой цвет. Люди звали его Солнечным – Инти. Так оно и было. Гарри не был похож на человека. Он был слишком большим и слишком ярким.

Рафаэль поставил перед ним тарелку и сел напротив, разминая суставы. Они не болели. Казалось, тот, кто создал его, вернулся и затянул все винты. Рафаэль понял, что не мог согнуть спину. Или все-таки мог: он мог перенести свой вес вперед, не двигая позвоночником, и, казалось, теперь каждый позвонок выдерживал гораздо больший вес.

Гарри писал что-то в дневнике – возможно, о мыши. Он подчеркивал некоторые фразы красными чернилами и делал пометки на полях. Рафаэль наблюдал за ним. Гарри писал легко и быстро, ради удовольствия. Это было знакомо Рафаэлю, но по-прежнему казалось чем-то новым.

– Особенность мыши в следующем, – начал Гарри, не отрывая глаз от дневника. – Они похожи на европейских полевок, что довольно интересно, потому что они не могут быть в родстве. Это означает, что форма животных возникает так же, как пузыри. Пузырь будет круглым и в Европе, и в Перу. Он не станет квадратным, как только ты войдешь в джунгли. То, что похоже на мышь, всегда будет иметь форму мыши.

– Не крошечных мягких осьминогов?

– Именно. Где циклопы? Где одноногие или треногие люди? Почему здесь нет синих мышей или мышей с восемью лапками? Не знаешь? Есть многое на свете, что и не снилось нашим мудрецам. На самом деле нет. – Гарри замолчал и рассмеялся. – Тебе плевать.

– Да.

– К счастью, меня это совсем не волнует. Ты превращаешься в маркайюк?

– Что?

– Странная вещь номер один, – сказал Гарри, словно они все еще говорили о мышах. – Ходячие статуи, которые на самом деле мужчины и женщины. Странная вещь номер два: ты потерял почти столько же времени, сколько прожил – даже больше, если учесть маленькие приступы. И они длятся все дольше. – Он едва заметно улыбнулся. – Есть многое на свете, что и не снилось нашим мудрецам, но на самом деле не очень многое. Было бы удивительно найти две несвязанные вещи одновременно. На мой взгляд, было бы логичнее являться одной большой странной вещью. Нет?

– Да.

Гарри выглядел довольным.

– И вся эта нарастающая каталепсия с перерывами – на самом деле начало метаморфоз. С каждым разом ты немного меняешься и становишься сильнее. Какое же славное ты существо.

Рафаэль покраснел.

– Ешь свой чертов киноа.

– Ем, ем. – Гарри съел несколько ложек и резко поднял голову, словно ему в голову пришла удивительная мысль. – Ты ругаешься чертовски хорошо для человека, который учит английский всего год. Ты все делаешь хорошо.