Александр I - Анри Труайя

Последовательница Селиванова Екатерина Татаринова основывает свою секту, обряды которой близки к обрядам вертящихся дервишей. Ее мать, госпожа Буксгевден, бывшая гувернантка царских детей, живет в Михайловском замке. Свои апартаменты она предоставляет дочери для молитвенных собраний, на которых читают Библию, распевают кантаты и предаются священным пляскам, пока не впадут в мистический транс. Татаринова, очень близкая к Библейскому обществу, принимает вместе со своими почитателями и его членов, среди которых Голицын и Кошелев. В белом, похожем на саван одеянии она, точно волчок, кружится перед собравшимися и, дойдя до полного исступления, глухим голосом изрекает пророчества. Царь жалует ей ежегодную пенсию в 6 тысяч рублей и соизволяет испрашивать у нее толкования скрытого смысла неясных изречений Ветхого и Нового Заветов.

Мистический туман застилает сознание Александра, он охладевает к делам внутреннего управления империей и ищет, на кого бы переложить бремя текущих дел, в ком найти помощника, которому он мог бы полностью доверять и на которого мог бы всецело положиться. Его выбор падает на бывшего гатчинского друга, свирепого Аракчеева. Александр, изменчивый по натуре, мечтательный, колеблющийся, впечатлительный, нервный, видит в этом человеке, надежном, словно вросший в землю утес, своего рода противовес смутным грезам, в которые погружен он сам. Даже физический облик Аракчеева заражает его уверенностью. Он не стал бы полагаться на человека, ловко скроенного, а этот точно сработан топором. Сутулый, с короткими, жесткими, как щетка, волосами, низким лбом, тонкими, плотно сжатыми губами, приплюснутым носом, мутными, холодными глазами, Аракчеев начисто лишен светского лоска. Образование его скудно, воспитание дурно, вкусы вульгарны. Аракчеев разъехался с законной супругой и завел любовницу, Настасью Минкину, жену какого-то матроса, особу дородную, грубую, распутную, большую охотницу до порнографических картинок. В одном из павильонов прекрасного имения Грузино стоило нажать потайную пружину, как появлялись спрятанные за зеркалами непристойные изображения. В библиотеке хранились эротические книги вроде «Нежные объятия в браке и потехи с любовницами»… Но господствующей страстью Аракчеева была служба. Молчаливый и жестокий, с трудом умеющий составить рапорт без орфографических ошибок, он придумывает подробные правила служебного распорядка и сам с маниакальной строгостью наблюдает за их буквальным исполнением. Его подчиненные дрожат от страха в его присутствии: он издевается над ними, оскорбляет, бьет. Их унижение доставляет ему наслаждение более острое, чем любовь. Он редко появляется в свете, зная, что аристократы презирают его, и ему нравится сбивать с них спесь. «Против Аракчеева… все, что имеет здесь вес, и все, что держится за все то, что имеет вес… Тем временем он все уничтожает», – пишет Жозеф де Местр. Аракчеев, по его собственному выражению, «без лести предан» царю. Александр сознает, что в лице Аракчеева имеет слугу, болтливости или предательства которого может не опасаться. Это автомат, готовый слепо исполнить любой приказ императора. Некий зонт, защищающий Его Величество от ливня. Вскоре Александр уже не может обходиться без Аракчеева. Он подолгу гостит в имении генерала Грузино и восхищается наведенным здесь образцовым порядком: безупречно ровными аллеями, тщательно подстриженными деревьями, аккуратными белыми башенками и размещенными повсюду императорскими эмблемами. Здесь каждая былинка, каждый камешек, так же как и каждый крестьянин, имеют свое раз и навсегда отведенное им место. И всегда наготове мокнущие в кадках с рассолом палки и прутья для наказания провинившихся, как и железные рогатки, которые надевают на шею. Так что никто и пикнуть не смеет. Для Александра Грузино – это образ рая на земле. Расставшись с Аракчеевым, он пишет ему дружеские, едва ли не нежные письма. Их общее прошлое в Гатчине времен Павла придает их отношениям оттенок грубоватого армейского братства. Трусливый на поле боя, Аракчеев не имеет себе равных в казарме. Он страстно увлекается ружейными приемами, надзором за чистотой спален, покроем мундиров, и Александр с удовольствием разделяет с ним эти причуды. Когда дело касается его полков, он не упускает ни одной детали. Медные пуговицы – его навязчивая идея. Он желает, чтобы его солдаты задерживали дыхание во время смотров, «чтобы не было видно, как они дышат». Его душа успокаивается, а нервы расслабляются при виде общего единообразия и симметрии. Когда он работает в своем кабинете, вид дурно очиненного карандаша или неровно положенной папки причиняет ему страдания. Зато ему приятно смотреть на два абсолютно одинаковых камина, на одном из которых стоит бюст Юноны, на другом – бюст Минервы, на свой стол, где в незыблемом порядке разложены гусиные перья и расставлены чернильницы, на совершенно одинаковые, крытые зеленым сукном столики, – каждый для определенного министра. Впрочем, в кабинете он принимает с докладами одного Аракчеева, который держит в руках управление всеми внутренними делами империи. Не имея портфеля министра, он обладает властью диктатора. Люди, принадлежащие к разным партиям, в один голос называют его «Змей-горыныч», «изверг», «злой гений России». Его сотрудники говорят, что он «трудолюбив, как муравей, и ядовит, как тарантул». Под эгидой Аракчеева Александр окончательно отрекается от либеральных проектов своей молодости. Бог, которому он отныне молится, это Бог порядка и угнетения. Соблюдение дисциплины становится первостепенной государственной задачей. Кое-кто поговаривает, что возвращаются времена Павла I.

В феврале 1816 года Карамзин, официальный придворный историограф, приезжает в Петербург, чтобы представить царю восемь томов своей «Истории государства Российского». Несмотря на неоднократные просьбы, он не может добиться аудиенции. После десяти недель тщетного ожидания ему передают слова Аракчеева: «Карамзин, видно, не хочет моего знакомства». Историк понимает: на аудиенцию у государя нужно позволение сторожевого пса, охраняющего вход. Он наносит визит Аракчееву. Тот заявляет ему: «Учителем моим был дьячок: мудрено ли, что я мало знаю? Мое дело исполнять волю государеву. Если бы я был моложе, то стал бы у вас учиться: теперь уже поздно». На следующий день государь принимает Карамзина, жалует ему на печатание его труда 60 тысяч рублей, а также чин статского советника и орден Св. Андрея Первозванного. Сам Сперанский, друг юности царя, теперь генерал-губернатор Сибири, стал членом Государственного совета после того, как униженно выпросил протекцию у своего давнего врага.

Когда граф Разумовский вышел в отставку, Министерство народного просвещения, которое он возглавлял, было объединено с Министерством Духовных дел и вверено князю Голицыну. Это слияние произведено, «дабы христианское благочестие было всегда основанием истинного просвещения». Библия становится единственным источником знания. «Соединение двух Министерств последовало с тем намерением, чтобы мирское просвещение сделать христианским, – пишет Карамзин своему другу И. И. Дмитриеву. – Немудрено, если в наше время умножится число лицемеров».

Но самая главная идея, выдвинутая Александром и рьяно проводившаяся в жизнь Аракчеевым, – это идея военных поселений. По прочтении статьи французского генерала Сервана де Гербея «Пограничные войска государства» у Александра словно бы открылись глаза. Суть дела, как он понял, была в том, чтобы, с одной стороны, в мирное время не отрывать солдата от семьи, с другой – соединить службу солдата с работой мужика, обязанного нести военную службу. Земледелец, наделенный клочком земли в 15 гектаров, будет обеспечивать солдата и его семью хлебом, а его лошадь – фуражом. Таким образом, крестьяне станут солдатами, оставаясь хлебопашцами, а солдаты разделят с крестьянами полевые работы. Все – и крестьяне, и солдаты, будут носить одинаковую форму и жить по одним и тем же правилам армейской дисциплины. Эта часть населения будет сама себя кормить и сократит, таким образом, расходы на содержание армии.