Вторая мировая война. Ад на земле - Макс Хейстингс

Первые же бомбы, упавшие на Мандалай, угодили в клуб «Верхняя Бирма», где собирались колонисты. Гость, присутствовавший на ланче, вспоминал: «Мы не успели понять, что это было. Только что мы сидели за столом, и вдруг обрушилась крыша, а стулья, еду и нас самих разметало по комнате»51. От бомбардировок начались пожары, значительная часть города выгорела. Долго лежали неубранные трупы, и тем сильнее становилось в народе презрение к беспомощным британцам. Символичной показалась и гибель цветов, насаженных белыми, – символичной и в то же время вполне объяснимой: садовники сбежали. Хозяева «Корпорации Бирма» умыли руки и заявили, что ничем не могут помочь своим туземным работникам.

Просили прислать подкрепление, но Уэйвелл, находившийся на Яве, 22 января телеграфировал в Рангун: «У меня нет резервов. Не понимаю, почему с вашими силами вы боитесь не удержать Моулмейн. Уверен, у вас все получится. Сам характер страны и ее ресурсов препятствует продвижению японцев». Японцы высадили в последние дни января десант из Сиама, всего две дивизии. Некоторые индийские части оказали мужественное сопротивление, однако местное ополчение – Бирманские стрелки – тут же и рассыпалось. Ни артиллерией, ни воздушным флотом колония не располагала, так что Джон Смит мог лишь яриться в бессильном гневе на вышестоящее начальство, требовавшее удержать беззащитный Моулмейн. Первая катастрофа в этой кампании произошла перед рассветом 23 февраля у реки Ситаун в 130 км от города. Заслышав в темноте приближение японцев, британские инженеры взорвали мост, и две бригады оказались отрезанными на восточном берегу. Спаслась лишь жалкая горсточка солдат, почти все вынуждены были сдаться. Это был тяжелый удар для бирманской армии и со стратегической точки зрения, и с моральной.

Лейтенант Джон Рэндл из Белуджийского полка занимал позицию к западу от реки Салуин. Японцы зашли с тыла. «Я послал гонца, трубача нашего взвода, к командиру, предупредить, что нас окружают японцы. Они уже подошли вплотную, и мы услышали, как наш трубач закричал, когда его убивали штыками и мечами. Японцы перебили всех раненых»52. В этой схватке батальон Рэндла потерял 289 человек убитыми и 229 пленными. Рэндл осознал: «Мы презирали япошек, считали их людьми третьего сорта, кули. Господи боже, горько же нам пришлось поплатиться за свое высокомерие. Японцы сражались отважно и свирепо. Мы-то понятия не имели, как вести войну в джунглях – ни тебе брошюр с инструкциями, ни тебе военной доктрины. Мы и так-то не были обучены, а тут еще совершенно неординарная задача»53.

К марту Рангун превратился в город-призрак. Немногочисленные оставшиеся полицейские и маленький гарнизон пытались как-то бороться с мародерами. Какой-то отпор воздушным налетам давали только американские пилоты-истребители из группы добровольцев Клэра Шенно – их перебросили в Бирму из Китая. Долго продержаться такая оборона не могла. Британский офицер связи У. Эбрахамс рапортовал из Рангуна: «Невозможно передать общую атмосферу поражения в Рангуне. По сравнению с этим даже атмосфера штаб-квартиры в Афинах перед эвакуацией покажется веселой»54. Уэйвелл, возмущенный «пораженчеством» своих генералов, сместил и бирманского главнокомандующего, и Смита, больного, пытавшегося повести остатки своей дивизии в бой, который он считал заведомо проигранным. Британское правительство обратилось к премьер-министру Австралии с просьбой вернуть два австралийских подразделения, которые только что были отпущены с Ближнего Востока домой, и направить их в Бирму. Кертин отказал и был, разумеется, прав: даже эти опытные и храбрые солдаты не смогли бы переломить ход уже обреченной кампании.

Уэйвелла терзали воспоминания о том, как Черчилль в 1941 г. бросил ему в лицо обвинение в недостатке веры, в пораженчестве, а затем сместил его с поста главнокомандующего войсками на Ближнем Востоке. Теперь в Юго-Восточной Азии он хотел показать себя «человеком из стали» и от подчиненных требовал того же. «Боевой дух бирманских войск недостаточно высок, – доносил он в Лондон. – И причина, как я совершенно убежден, в отсутствии поощрения и вдохновения свыше». Свыше или не свыше, но британские войска на Дальнем Востоке находились в столь запущенном и деморализованном состоянии, что в разгар японского вторжения остановить распад уже не представлялось возможным. В очередном рапорте в Лондон Уэйвелл, по-видимому, признает этот факт: «Меня удручает отсутствие боевого духа в войсках: они не проявили его в Малайе и до сих пор не обнаруживают и в Бирме. Ни британцы, ни австралийцы, ни индийцы словно бы не обладают ни физической, ни душевной выносливостью. Корни этой проблемы глубоки, они уходят в прошлое по меньшей мере на 20 лет: недостаточно жесткая подготовка в мирное время, расслабляющее влияние климата и атмосферы Востока». Уэйвелл зачастил в Рангун. Один историк сравнил его с «врачом с Харли-стрит, навещающим при смерти больного, черный портфель зажат под мышкой»55.

5 марта генерал-лейтенант сэр Гарольд Александер явился принять командование. Все, что мог сделать «Безупречный Алекс», любимый командир Черчилля, это осенить своим неизменным личным шармом и ясностью духа уже привычную рутину поражения. Первым делом он запретил англичанам отступать, через 24 часа понял, что Рангун не спасти и согласился на эвакуацию. Завоеватели упустили редкую возможность поймать всю британскую армию в ловушку: один из японских офицеров снял преграждавшую англичанам путь заставу – он неверно понял приказ и решил, что должен вместе со всеми подойти к Рангуну для решительного сражения. Этот возникший по ошибке путь к отступлению позволил армии Александера уйти на север, а самому генералу избежать плена.

В отчаянии Уэйвелл принял посланные ему Чан Кайши две дивизии китайских националистов с приданными ими вспомогательными войсками. Китайцы действовали отнюдь не из чистого альтруизма: в северной Бирме продвижение японцев перекрыло «Бирманский путь», по которому в Китай поступало снабжение из США, и Китай был кровно заинтересован в восстановлении этого маршрута поставок. Уэйвелл сомневался, принимать ли помощь от Чан Кайши, главным образом потому, что эти войска не имели собственной системы снабжения и собирались жить за счет местного населения. Кроме того, требовалось решить вопрос, кому эти дивизии будут подчиняться. Американский генерал Джозеф Стилуэлл считал себя их главнокомандующим, на что китайский генерал Ту Луминь в разговоре с губернатором Бирмы Дорман-Смитом возразил: «Американский генерал лишь воображает, будто он командует, а на самом деле ничего подобного. Мы, китайцы, поняли: единственный способ иметь с американцами дело – позволить им покомандовать на бумаге. Особого вреда они не причинят, ведь всю работу выполняем мы!»

Стилуэлл, заклятый англофоб, после первой встречи с Александером 13 марта так и кипел. В дневнике он записал с характерными для него ошибками и столь же характерной горечью: «Удивился, что я, жалкая личность, чортов америкашка, командую китайскими дивизиями. Вазмутительно! Смотрел на меня словно на червяка!» Стилуэллу придали конный отряд британских пограничников для разведывательных операций. Командир этого отряда капитан Артур Сэндмен из Центрально-Индийского кавалерийского полка, стяжал сомнительную славу, став последним британским офицером, погибшим в кавалерийской атаке. Наткнувшись на японских пулеметчиков, капитан выхватил саблю, велел трубачу просигналить к бою и ринулся на врага, обрекая себя и своих спутников на неизбежную гибель.