Апокалипсис Welcome - Георгий Зотов

Треснув, рядом переломилась пополам ель: на счастье царя, Ферри оказался сообразительнее коллеги. Подтащив ствол дерева к краю расщелины, бородач подтолкнул его Мидасу – обдирая ладони об иголки, тот вцепился в кору обеими руками, по еловым лапам весело побежали оранжевые разводы, сплетаясь в золотую паутину. Из глубин земли ударил новый сгусток энергии. Мидаса вместе с елью из чистого золота подбросило вверх: это помогло ему выбраться из пылающей расщелины, края которой сочились жидким огнем. Зубцы кремлевской стены, крошась, начали обваливаться. С ночного неба с ревом пикирующих бомбардировщиков ринулись объятые пламенем метеориты, чередуясь с огромными пластами льда. Сплющенная под ударами Боровицкая башня осела, уподобляясь девице в книксене, и грациозно завалилась на бок, на манер подтаявшего торта. Звезда на шпиле взорвалась рубиновым облаком, разлетаясь в мельчайшую пыль. Пылающее небесное тело размером со среднего носорога, издавая при полете воющий свист, с размаху ударило в крышу Дворца съездов – громадный купол, венчающий здание, исчез в одну секунду, будто испарился. Стены осели вниз, накрывая одна другую по принципу «карточного домика», разорвав пространство оглушающим грохотом, строение не рухнуло, а плавно и мягко сползло на камни – словно рисовая каша. В воздух столбом поднялась пыль, Соборную площадь заволокло белыми облаками. Поперек первой трещины на брусчатке аккуратно легла вторая, выплескивая потоки раскаленной лавы: мало кому пришло в голову, что вместе они образуют подобие креста. Потрясающей силы взрывная волна, вспучив вековые камни, разметала «новоживых» и «староживых», как яростный океанский шторм. Ферри, невеста, Малик и Мидас потеряли друг друга из виду – завеса известковой пыли не позволяла разглядеть даже собственные пальцы. А вот Агарес, правильно воспользовавшись землетрясением, сумел переломить рукопашную в свою пользу. Оседлав грудь поверженного противника, он вытащил из сапога крис — волнообразно изогнутый малайский кинжал.

– Что, опять? – обреченно вздохнул Кар, хватаясь рукой за лезвие.

– Ага, – расхохотался демон, вспарывая противнику яремную вену.

…Гигантские, раскаленные метеориты, смешиваясь с громадными кусками льда, продолжали утюжить город от центра до окраин, перемалывая в кровавую кашу стрельцов, панков, неандертальцев, солдат вермахта, купцов, витязей и японских туристов. Каменную мостовую заполнили тела умирающих – не успев отдать Богу душу, они заново воскресали, чтобы через секунду опять погибнуть от падения на голову очередного метеорита. Словно муравьи, люди сотнями сыпались в горящие расщелины с лавой – Врата Огня открывались всюду на площади, рассекая ее тело пылающими рубцами. Землетрясение не прекращалось ни на секунду: здания, дрожа, рушились в пыль, деревья вырывало с корнем, из прорванных труб лилась вода, каждый подземный удар, казалось, был вдвое мощнее предыдущего.

Расположившись на паре зубцов самого высокого участка кремлевской стены, сидя друг напротив друга, апостол Иоанн с ангелом Хальмгаром пассивно созерцали, как под лавиной небесного льда обмяк и съежился главный купол храма Христа Спасителя: падающие дождем градины проделали в золотой крыше великое множество одинаковых дыр, превратив церковь в решето.

– Мда, что-то не везет конкретно этому храму, – откровенно высказался Хальмгар. – Мистика, однозначно. Уже лет двести, прямо как часы: только на этом месте объект построят, как он впоследствии разрушается. Упрямые люди в Москве живут – я бы давно плюнул и перенес церковь в Бирюлево, от греха-то. А они отстраивают и отстраивают как заведенные. Но вообще ты зря падение Вавилона конкретно в Москве решил устроить. Сам видишь, сколько церквей. Думаешь, Богу понравится, что ты храм в щепки разнес?

– Ты знаешь, ему по барабану, – ответил Иоанн, провожая взглядом метеориты. – Он себе никаких храмов никогда и нигде не заказывал. А бассейн на этом месте ему не мешал. Когда это Бог жалел церкви? Для него они не более чем бездушные куски камня. Помнишь цунами 1755 года в Лиссабоне? Мало того, что оно случилось в День всех святых, так море разнесло все монастыри в городе. Это для людей культовые учреждения – благость, а ему-то что? Он сутками у алтаря не стоит и свечками не торгует.

Купол храма охватили языки пламени – они рвались вверх, словно пытаясь добраться до ледяных пластов. Красная площадь осветилась, как во время праздничной иллюминации, отдельные фрагменты панорамы ночного города застлал густой, непроглядный дым от повсеместно начавшихся пожарищ.

– Откровенно говоря, Иоанн, я тебя очень уважаю, – признался Хальмгар. – Других апостолов тоже, конечно, однако ты – самый лучший. Я твоим «Апокалипсисом» с детства зачитывался. Но поведай мне, пожалуйста, для чего, когда ты описывал там сцену падения града на Вавилон, то будто специально указал его вес: каждая градина – в целый талант! Это ж двадцать килограммов, извини меня. Ты не подумал, что они город натурально всмятку уделают? Интересно, в каком виде появятся перед Престолом здешние праведники? Расплющенные, без глаз, с кучей переломов. Красота.

Иоанн, в который раз за сутки, испытал чувство неловкости. К распухшему небу поднимались черные столбы жирного дыма, разбавленного огнем.

– Да, тут я дал маху, – признался он, не уставая поражаться, насколько происходящее напоминает ему картину художника Брюллова «Последний день Помпеи». – Но в свое оправдание хотелось бы сказать: ваши мастера спецэффектов, чьих достоинств я ничуть не умаляю, неправильно меня поняли. Я имел в виду конкретно греческий талант, который используют при взвешивании драгоценных металлов. Помнишь старую притчу про раба, коему дали золотой талант, а он зарыл его в землю? Это монета в семнадцать граммов.

– Про монету-то никто и не подумал, – расстроился Хальмгар. – Как видишь, все восприняли излишне буквально. И мне кажется, местный народ недоволен тем, что на него вдруг начали валиться пудовые куски льда.

Апостол промолчал, он смотрел на ГУМ. Главные башенки на центральном входе снесло градом под самое основание – они представляли собой груду бесформенных камней: изнутри, как листья салата, выглядывали кусочки зеленой черепицы. Левый подъезд сохранился на удивление неплохо, однако от правого осталась лишь половина: срезанная наискось, как масло ножом. Пролеты столетних лестниц упали вниз, тонны битого стекла превращались в хрустальные ручейки, плавясь от адского жара метеоритов. Под напором пламени почернел, потеряв остатки гламурного очарования, оливковый стенд с надписью Versace. Посреди дымящихся обломков одиноко высился фонтан: вода из чаши испарилась. Балансируя, как канатоходец на веревке, Иоанн поднялся на край стены, воздев руки вверх.

– И купцы земные восплачут и возрыдают о ней, – провозгласил он, обращая покрытое сажей лицо к дыму багровых пожарищ. – Потому что товаров их никто уже не покупает – золотых и серебряных, камней драгоценных и жемчуга, и всяких изделий из слоновой кости – и душ человеческих… И плодов, угодных для души твоей, не стало у тебя, и все тучное и блистательное удалилось от тебя… ты уже не найдешь его…

– Горе, горе тебе, город великий, одетый в виссон, порфиру и багряницу, — развернув полукругом огромные крылья, в унисон вторил ему ангел. – Ибо в один час погибло такое богатство! И все кормчие, и все плывущие на кораблях, и корабельщики, и торгующие в море, и, видя дым от пожара ее, возопили – говоря: какой город подобен сему городу великому!