Сибирская жуть-3 - Андрей Буровский

Ойнос все равно пытался перебраться через речку, ступил на бревна, но старуха зарычала, тоже шагнула вперед… Размерами она была раза в три больше Ойноса, а в глазах застыло какое-то очень неприятное выражение. Археолог не решился идти дальше.

Ладно, черт в ней, со старухой! Ойнос пошел вниз по реке — там были другие мостики. Но старуха тоже пошла вниз по реке и бурчала что-то с такой силой, что голос ее временами заглушал шум и рев несущейся воды.

Ойнос прошел мимо одного мостика… А потом во всю прыть понесся к нему: хотел опередить старуху, перебежать на другую сторону до того, как она успеет его перехватить. Но старуху опередить не удалось. Ойнос рассказывал, что никогда не видел, ни раньше, ни позже, чтобы люди мчались с такой скоростью. И мало того, что добежала до мостика первая, она еще и смахнула мостик в речку. Буквально смахнула, подцепив рукой два бревна толщиной с бедро взрослого человека. Раз! И бревна уже плыли вниз по бешеной реке.

— Я же тебе говорю, не смей ходить сюда! — заорала старуха, и лицо у нее стало просто страшным.

Так они и бегали еще часа два, каждый по своему берегу речки, а потом Ойнос понял — даже если он прорвется на другой берег, ему просто не хватит времени вернуться на катер! И он отправился домой, так и не исследовав курганы.

— Ну, а если попозже? И не одному, конечно.

На это археолог буркнул нечто неопределенное, пожал плечами, и, говоря откровенно, я совершенно не уверен, что эти курганы обследованы до сих пор.

Омытый кровью бюст

Эту историю мне первый раз рассказывали в Москве, но подтвердили ее и добавили новые подробности именно в Плесе, и потому я помещаю ее среди других плесских историй… хотя произошла она не здесь.

Связана эта история с бюстом Ивана Грозного работы Михаила Михайловича Герасимова. Сама по себе работа совершенно потрясающая — восстановление лица по черепу, но что интересно, после смерти М.М.Герасимова повторить его работы практически не удается. Существует группа учеников Михаила Михайловича, которые пытаются работать не хуже, но получается у них плохо… Герасимов ведь был не только великолепным ученым, но и художником и скульптором. Известный геолог С.М.Цейтлин рассказывал мне, как в доме отдыха в Барвихе он сидел за одном столом с Герасимовым. Сидели, беседовали, а Михаил Михайлович все крутил руками под столом. Крутил, крутил и вынул… человеческое ухо. Не отрезанное от трупа, конечно, а слепленное из пластической массы.

— Что это?!

— А это я для Андрея Боголюбского готовлю…

Видимо, вот такой многогранный и какой-то феерический талант и позволял добиваться ослепительного успеха. Ученики же, увы, такими талантами и в таких масштабах не обладают…

Так вот, найдена была гробница Ивана Грозного, и Герасимов восстановил лицо по черепу. Через несколько лет нашли еще и миниатюры, на которых изображен был царь, и оказалось — лицо было восстановлено с портретной точностью…

А сразу после завершения работ бюст выставили в Музее антропологии и этнографии МГУ, стали широко показывать публике. По прямому указанию Кремля велели в день открытия бюста заснять сюжет на телевидении, и вот тут-то возникли первые, никем не предвиденные сложности. Все время никак не удавалось провести съемку. То провода запутывались, то камера неизвестно почему падала, то оператор вдруг шарахался — ему вдруг показалось, что на него валится потолок…

Словом, провозились два часа, и тут вдруг дунул страшной силы ветер… Собственно говоря, ветер мог быть и не такой страшной силы — очень может быть, что-то особенное ветру приписали потом, задним числом: ведь раз уж с этим ветром связаны какие-то странности, приведшие ко всяким последствиям, то и ветер, получается, должен быть каким-то необычным… Очень может быть, что и не прозвучала фраза, сказанная одной журналисткой:

— Все силы ада! Что за черт! Кому угодно что угодно дам, лишь бы закончить!

А может быть, ругалась и призывала чертей вовсе не журналистка, а какие-то совсем другие люди… Вроде один осветитель был очень невоздержан на язык — сообщали мне и такую версию.

Но вот что известно совершенно точно: порыв ветра распахнул окно, стекло вылетело из одной рамы и рухнуло с трехметровой высоты прямо на журналистку. Несчастной женщине буквально отрубило нос, и кровь фонтаном брызнула на бюст Ивана. Дико кричащую журналистку унесли (пришить ей нос обратно хирургам так и не удалось, не знаю почему), бюст вытерли… и съемка тут же состоялась!

Тогда же и задуматься бы, но времена-то были самого что ни на есть воинствующего атеизма. Никита Сергеевич лихо закрывал церкви «по просьбе трудящихся», велись шизофренические диспуты между священниками и комсомольской общественностью, и увидеть в происшедшем что-либо, кроме случайности, было попросту неразумно: вполне могли последовать и оргвыводы. Например, о том, имеет ли право такой подозрительный тип занимать высокое место научного работника в Музее антропологии и этнографии или не позорит ли он высокое звание советского журналиста.

Так что выводов отнюдь никто не сделал, а по случаю открытия бюста устроили шумный банкет. Прямо тут же, в музее, стояли накрытые столы, и шутники охотно били своим бокалом о бюст Ивана IV: мол, пьем твое здоровье, Иван Васильевич!

А некий шутник… журналисты говорят, что из научных работников, а научники — что он из журналистов… Одним словом, нашелся разгоряченный напитками идиот и закричал:

— Эх, жалко, нет виновника торжества с нами!

И опять дунул ледяной вихрь и уже не просто вышиб плотно закрытое окно, нет! Он прошелся по всему музею, превращенному в банкетный зал, закрутился и словно растаял. И началось…

То некая дама начинала истерически кричать: на нее в упор смотрели два призрачных, горящих красным огнем глаза.

То человек, вышедший в туалет, прибегал со сдавленным криком, как в страшном сне, — за ним гнался кто-то, источавший ледяной, нечеловеческий холод.

То человек, шептавший что-то на ухо прелестной соседке, вдруг обнаруживал, что обнимает за плечи скелет, и вскакивал опять же со сдавленным воплем.

И почти все чувствовали тут присутствие какого-то неведомого, несимпатичного и неприятного существа, остающегося невидимым, но явственно ощущаемого. Это существо бродило по залу, и пировать в его компании никому как-то особенно не хотелось. Банкет сам собой стал сворачиваться и кончился тише, чем хотелось бы очень многим.

Что сказать? Массовая галлюцинация? Люди поели несвежего (никто ведь толком не помнит уже, что именно ели и откуда это взялось)? Может быть.

Но исходя из чистой воды предположения, вовсе не пытаясь доказать что бы то ни было, замечу: с точки зрения христианина может существовать только одно место, в котором может пребывать душа Ивана Грозного. Наши прибабахнутые «патриоты» и «государственники» возводят на пьедестал многоженца, садиста и убийцу, а сковородка и парочка крючков отведены для него только в одном заведении, и вариантов тут быть не может.