Эвакуатор - Дмитрий Быков

— Интересно, — сказала она.

— Это ведь и будет как бы после смерти!

— Ну, — вздохнула она, — разве что после смерти. Живая я туда больше никогда не пойду. Тот страждет высшей мукой, кто радостные помнит времена. Мне я сама-то все время про тебя напоминаю, а тут еще в кафе. Нет уж, родной. Не мучь меня больше, ну пожа-а-алуйста!

— Типа я другому отдана и буду век ему верна?

— Да при чем тут другой, — тихо сказала Катька. — Он слабый человек, блеклый, и ничего больше. Но как-то надо на своем месте не отклоняться от правил, понимаешь? Доотклонялись уже. Я иногда всерьез думаю, что все из-за нас.

— По-моему, ты поехала крышей.

— Очень может быть.

— Точно поехала, — убежденно повторил он. — У нас, знаешь, на играх бывало иногда. У новичков. То истерика с человеком, то задвиг начинается. Девушка совершенно серьезно верит, что она фея Бирилюна. У нас даже инструктаж бывает для магистров — что делать, если кто заигрался. Видишь, как тебя повело. Погоди, у тебя завтра пройдет.

— Очень может быть. Я же говорю, никто не застрахован. Но если ты хочешь, чтобы все было наименее травматично, — ты либо смени мобильник, либо пошли меня завтра подальше, если я по женской слабости тебе позвоню.

— Если дальше так пойдет, в городе вообще мобильную связь отключат.

— Тогда совсем хорошо. — Она отряхнула крошки с колен и легко встала. — Спасибо тебе, сердце души моей. Все было очень вкусно.

— Тьфу, какой пафос попер, — сказал он брезгливо.

— Ну, извини. Я никогда никого больше не буду так любить. Скажи, что я и до смерти его продолжала ждать. Но в моем случае это, видимо, нельзя. Начинаются проблемы.

Ровно при этих словах начались проблемы.

— Ага, — сказала Катька. — Бог троицу любит.

За дачным забором стоял солдатик и целился в них из автомата Калашникова модернизированного, калибр 7, 62. Игорь положил винтовку, поднял руки и встал.

— Чего тебе, солдатик? — выговорил он хрипло.

— Автомат не нужен? — спросил солдатик.

— Зачем? — спросила Катька.

— Да это, — смущенно сказал солдатик и шмыгнул носом. — Ну, мы расходимся типа… Знаете, у вас же тут часть стоит… По домам типа… Так мне с оружием как бы не резон…

— Пригодится, — сказал Игорь. — Время такое…

— А как я его понесу? — сказал солдатик. — Первый мент тормознет. Хватит, он мне вообще надоел, автомат этот. Я щас в граждань переоденусь — и к себе, в Тамбов. Маманя там, батяня. Ну, берете? Хороший, чищеный. Я оружие содержал в образцовом порядке, — он хихикнул и опять шмыгнул носом.

— А чего расходитесь-то? — спросила Катька.

— Да ну, бардак. Офицерье разбежалось все, а нам чего подыхать? Слышали, говорят, Москву взорвут. У нас один водила вчера в город ездил, говорит, правительство эвакуировалось уже.

— Звездеж, — сказала Катька. — Мы вчера из Москвы.

— Взяли бы, — просительно сказал солдатик. — Хорошая вещь, кирпичную стену за двести мэ пробивает. За пять штук отдам, серьезно.

— Нет, солдатик, — сказал Игорь. — Ты походи, поспрашивай, тут сейчас желающих полно.

— Ага, — сказал солдатик и побрел дальше.

— Так, — произнес Игорь, помолчав. — Ты уверена, что доберешься до города?

— Куда я денусь.

— Тут люди кругом всякие ходят…

— Им же не я нужна, им дачи нужны. Мой тебе совет, спрячь стрелялку.

— Я подумаю. Давай я все-таки довезу тебя до Москвы, а там сразу уеду к себе.

— Нет! — закричала она, и он отшатнулся. Она никогда на него не кричала. — Так я пойду сейчас лесом к электричке — и успокоюсь. А с тобой еще три часа буду мучиться. Пусти, я пошла.

— Да иди, — сказал он, — кто тебя держит.

Она подхватила рюкзак и быстро пошла к калитке.

Игорь Медников, 1975 г. р., программист, сидел на лавочке под березой и обсуждал сам с собою свои дальнейшие действия. Это был довольно высокий, худой мужчина типа «вечный юноша», лет тридцати с небольшим, с короткими светло-русыми волосами, высоким лбом и серыми, немного навыкате глазами. Нос у него был с горбинкой, рот мягкий, с пухлой нижней губой в мелких трещинках, плечи сутулые, особых примет никаких, кроме нескольких порезов на руках. Рядом с ним на скамейке лежало ружье, но Медников, разумеется, не имел в виду обратить его против себя. У него со вкусом все было в порядке.

За лесом слышался какой-то гул. Писатель-символист Андрей Светлый, проводивший в Тарасовке лето 1914 года, отчетливо слышал такой гул по ночам. Казалось, на Запад едут тысячи орудийных повозок, скрипят колеса, стонут раненые. Об этом он написал в журнале «Сивилла», за что его жестоко высмеял поэт-сатирик Саша Темный в стихотворении «Уховидец». Сейчас этот гул был еще отчетливей. Медников прислушался, различил скрип телег и стоны раненых, тряхнул головой и обозвал себя уховидцем.

Вариантов было много, их всегда много. Можно было пойти с убогим скарбом по окрестным селам и рассказывать детям сказки, как мечтал перед войной один сумасшедший. На даче вон целый ящик старых игрушек, среди них би-ба-бо, в детстве у нас тут был свой кукольный театр. Взять Петрушку, косолапого мишку, ежика, лису, круглого зверька неизвестного происхождения — и показывать сельским жителям веселые представления. Можно было какое-то время перекантоваться на даче, дядя Коля не даст пропасть. Можно было, наконец, взять лейку и улететь на Альфу Козерога. Чем черт не шутит, вдруг действительно летает.

На самом деле он, конечно, отлично представлял свои дальнейшие действия, только тянул время. Выждав ровно две минуты, он зачехлил ружье, быстро запер дом (надо будет заехать, забить окно в кухне — снегу нанесет), вышел за калитку, повесил на нее замок и пошел за Катькой в почтительном отдалении, чтобы она его не заметила. Отпускать ее одну совершенно не входило в его планы, приближаться — тем более. Это был не первый в его жизни случай неудавшейся эвакуации, он уже знал, как себя вести, как выходить из отчаяния, как отвыкать, как снова входить в колею. Рано или поздно должна была найтись та, которая сгодится для долгой и счастливой жизни на Альфе Козерога. Пока даже лучшая из земных женщин сгодилась только для того, чтобы все там испортить. Но это был не повод отпускать эту лучшую на станцию в одиночестве, без защиты, в трудный и опасный день. Он шел следом и видел, как метрах в пятистах впереди маячит ее красная куртка. Больше, слава Богу, на дороге никого не было. Только один кавказец встретился и взглянул со значением.

Интересно, ходят ли поезда. Скорее всего, не ходят, хотя далеко за лесом что-то пару раз простучало и прогудело. Может, товарняк, а может, симферопольский скорый. По вечерам они ходили с матерью махать поездам. Вечно он кому-то машет, а кто-то едет. Или наблюдает, как кто-то уходит навсегда.