Ликвидатор, или Когда тебя не стало - Юлия Шилова

– Я могу врать кому угодно, но только не тебе. С той минуты,когда мы подъехали к твоему дому и я понял, что убил твоего мужа, я не нахожусебе места. Меня словно что-то дерет изнутри, я не хочу жить и ненавижу себя. Ямолил только об одном: чтобы ты никогда этого не узнала. Иногда в нашей жизнибывают моменты, когда лучше сладкая ложь, чем горькая правда.

– Что же ты натворил, Пашенька? Ведь я так сильно тебялюблю. Что ты наделал?

Пашка смахивал слезы и старался держать себя в руках, чтобыне разрыдаться. Его плечи дрожали, а глаза были полны обиды и горечи. Я подошлак нему и едва слышно прошептала:

– Я люблю тебя, Пашенька, я так сильно тебя люблю. У меня неполучится с этим жить. Я слишком хорошо себя знаю, я не смогу, как бы нистаралась… Ты только знай, что я всегда буду тебя любить… Ты только знай.

Пашка прижал меня к себе и стал жадно целовать мои губы. Япогладила Пашку по спине, затем чуть ниже, нащупала кобуру и быстрым движениемдостала пистолет. Он даже не попытался перехватить мою руку. Смахивая слезы,Пашка смотрел мне в глаза.

– Положи пистолет, – как сквозь вату, услышала я его голос.

– Нет, Пашенька, не положу. – Я отошла на два шага назад,сняла предохранитель и направила пистолет на Пашку.

– Жанна, не надо. – Пашка стоял не шевелясь.

– Жанночка, миленькая, опомнись!!! – завизжала Маринка.

– Я хорошо помню тот вечер. Я укладывала ребенка в постель.Случайно посмотрев в окно, я увидела, как к особняку подъехала машина. Мой мужпопрощался с водителем и охранником. Раздались какие-то странные хлопки. Затем– крики и стоны. В тот момент я еще не поняла, что это стрельба. Потом всеповторилось. В одном домашнем халатике я выскочила на улицу. Самый дорогой дляменя человек, отец моего ребенка, безжизненно лежал в луже крови. Я упала рядомс ним. В тот момент мне хотелось, чтобы жил он, а я, предавшая свою семью,лучше была бы мертва… Ты убил его, Пашенька. В тот вечер ты убил Матвея… Тыубийца. Ты приносишь горе и беду в чужие семьи. Я ненавижу тебя, Пашенька,ненавижу…

– Жанна, я не знал… Клянусь тебе… – рыдал Пашка. – Я люблютебя.

– Я тоже тебя люблю, но еще больше ненавижу.

Перепуганная Маринка выскочила на балкон и стала звать напомощь. В тот момент я ничего не видела и не слышала. Ненависть взяла верх надвсеми другими чувствами. Передо мной стояла мишень. Обычная десятка, только ивсего. Я держала пистолет, смахивая слезы и громко рыдая. Тело мое содрогалосьв истерических судорогах. Пашка, чутко уловив мое состояние, стал отступать кбалкону.

– Жанночка, отдай мне пистолет… – шептал он.

Но я по-прежнему целилась в него – ведь он был мишенью, вкоторую я не могу промахнуться. Пашка облокотился на балконные перила ииспуганно смотрел на меня. Я услышала чьи-то крики, доносившиеся с соседнегобалкона, затем кто-то настойчиво позвонил в дверь. Мой палец нажал на курок, ия поняла, что попала в десятку. Пашка как-то странно улыбнулся, перевалилсячерез перила и упал вниз…

Я выронила пистолет, подошла к перилам и посмотрела вниз.Там, далеко внизу, лежало безжизненное тело любимого и бесконечно родного дляменя человека.

– Пашка!!! Пашечка!!! – закричала я что было сил и бросиласьк входной двери. Спустившись вниз, я подбежала к Пашке, села на землю иположила его голову к себе на колени. В Пашкиной голове образовалась маленькая,идеально ровная дырочка, из которой ручейком текла неправдоподобно алая кровь.Вокруг меня собралась небольшая кучка людей, увеличивалась она с каждойминутой. В толпе кто-то громко и безутешно плакал. Я подняла глаза и увиделаЛюбку.

Поцеловав Пашку в лоб, я стала гладить его волосы, проводилапо мягким и все еще теплым губам.

– Все хорошо, Пашенька. Все будет хорошо… Я люблю тебя,Пашенька. Прости меня, но я так сильно тебя люблю. Я же просила тебя соврать,Пашенька… Ну почему ты не захотел?! Соврал бы, и я бы попробовала с этим жить.Может быть, у меня и получилось. Что ты натворил, Пашенька, что ты натворил…

Раздался вой сирены. Кто-то кричал, кто-то показывал на меняпальцем.

Толпа стала раздвигаться, и я увидела людей в форме. Вголове молнией пронеслась мысль: они хотят разлучить меня с Пашкой… Я прижалаПашку к себе и испуганно посмотрела на милиционеров. По Пашкиным губам бегалитени, и мне показалось, что он вот-вот улыбнется. И тогда я наконец очнусь отэтого страшного сна, и Пашка поцелует меня горячо и страстно.

Кто-то схватил меня за шиворот и попытался поднять с земли,затем меня схватили и попытались надеть наручники, но я так крепко держалась заПашку, что у них ничего не получалось. Тогда меня волоком потащили к машине. Япо-прежнему не отпускала Пашку и тащила его за собой. Последовало несколькосильных ударов, и мои руки непроизвольно разжались. Через пять минут я сидела вмашине с зарешеченными окнами и пыталась снять наручники. Пашкино тело лежалона земле в луже крови.

Я увидела Маринку, которую сажали в другую милицейскуюмашину. Вместе с ней села Любка. Я почувствовала, что машина, в которойнаходилась я, тронулась с места и стала быстро набирать скорость. Тогда я впоследний раз посмотрела на Пашку и прошептала:

– Ну почему ты не соврал мне, Пашенька? Почему?..

Очнувшись, я не сразу поняла, что произошло. Полезла вкарман и достала фотографию Матвея. В камере, куда меня посадили, было сыро,холодно и пахло какой-то тухлятиной. Повертев фотографию в руках, я сунула ееобратно и стала вспоминать вчерашнее (недельной давности? – я потеряла счетвремени) событие.

Любимое Пашкино лицо неотступно стояло перед глазами. Почемуон не захотел мне соврать?! Ведь он мог меня переубедить, и я бы поверила ему.Почему он не выхватил пистолет?! Ведь он мог это сделать. Но почему-то несделал… Может быть, потому, что он тоже не смог бы с этим жить.

У меня было странное чувство. Один, самый важный кусочекжизни внезапно исчез. Осталась какая-то пустота. Жуткая, зловещая пустота игоречь одиночества. Мне не хотелось кричать, биться в дверь камеры и требоватьадвоката. Мне хотелось только одного – никого не видеть и никого не слышать.

Никаких допросов, показаний и встреч со следователем. Мне ненужна свобода, не нужен свет, вода… Мне ничего не нужно. Я хочу тишины и покоя…