Удар молнии - Дмитрий Казаков

Костер зачадил, распространяя вокруг жуткую вонь. В первые дни она казалась мне невыносимой, но постепенно я привык. Но вот повешенный над костром котелок, в котором что-то булькало, я видел первый раз. Раньше еду готовили почти без применения воды. – Это еще что такое? – негромко спросил я, подойдя к одному из выживших охранников-людей. После сегодняшнего боя их осталось трое. – Кофе варят, – ответил он меланхолично. – Сегодня погибло много их товарищей, так что будет ритуальное кофепитие… – Кофе? Настоящий кофе? – не поверил я. – Да нет, местный, – он усмехнулся. – Видел такие кусты, похожие на шары? – Ну, видел, – пустыня, вопреки первому впечатлению, оказалась полна жизни. В скалах, в тени дюн, везде, где было чуть прохладней, ютились растения, большей частью стелющиеся. Упомянутые кусты напоминали футбольные мячи из колючей проволоки и на первый взгляд казались безнадежно высохшими.

Но любого, рискнувшего оторвать хотя бы листик, ждало серьезное разочарование. – Раз в год на них вызревают какие-то семечки, – сообщил охранник, – так вот шоссы и готовят из них черную гадость, которую мы называем "кофе". Как они ее зовут, лучше не спрашивай – человеческий язык этого не выговорит.

Запах от котла тек резкий, горький, словно там варили какие-то травы.

Я собирался спать, когда из тьмы беззвучно, заставив меня вздрогнуть, возник Каллах-ло. Вид у шосса был торжественный, глаза мерцали. – Пойдем, – сказал он. – Куда? – настороженно спросил я. Кто знает, вдруг эти двоюродные братья змей и всяких прочих крокодилов решили принести меня в жертву? – Ты сражался сегодня вместе с нами, – возвестил Каллах-ло, – и удостоен чести причаститься к священной чаше!

Некоторого труда стоило удержать отпадающую челюсть. Надо же, с чего все началось – с банальной командировки, а кончилось чем? Тем, что инопланетянин с дикой планеты предлагает мне нечто вроде трубки мира в местном эквиваленте. Вот уж в будущем точно – никакой инициативы! – Пойдем, – согласился я. Отказываться не рискнул – обидятся еще. Бросят в пустыне без воды и через пару дней от тебя останутся только кости.

Шоссы сидели ровными рядами вокруг костра и смотрели на меня. Я ощутил себя кроликом, забредшим на ферму по разведению удавов и на всякий случай нервно улыбнулся.

Кобад-ал встал и только тут я обратил внимание, что все они без привычных накидок, лишь в чем-то напоминающем комбинезоны из шелковистой материи. Тела шоссов выглядели невероятно сухощавыми, точно составленными из палок, в них не было ни капли жира. – Прими эту чашу и осуши ее до дна, – проговорил старший каравана, протягивая мне что-то, похожее на наперсток, – за тех, кто сегодня бился вместе с тобой и остался в песке, чтобы ты мог продолжить путь. – Чтобы ты мог продолжить путь, – прошипели остальные шоссы так зловеще, что у меня мороз пошел по коже.

"Чего же они других охранников-людей не позвали? – подумал я, принимая "наперсток". – Или это церемония одноразовая?".

Перед тем как пить, пришлось выслушать длинную речь о том, что с этого дня я получаю статус друга всех шоссов каравана и почти неограниченно могу пользоваться их гостеприимством. Смысл во всем был такой – "Мой дом – твой дом, мой жена – твой жена", но Кобад-алу понадобилось на рассказ об этом минут десять. Я подобающим образом кивал, улыбался и нюхал "кофе".

Пах он безобидно, словно настой багульника или еще какой травы.

Под одобрительные возгласы я опрокинул "наперсток" и едва не заорал. В первый момент я решил, что меня заставили выпить кипяток и только потом, тщетно пытаясь удержать льющиеся из глаз слезы, понял – такой чудовищной горечи я не пробовал ни разу в жизни.

У меня мгновенно отбило вкус, а в голове словно что-то взорвалось. Перед глазами замелькали яркие вспышки, я ощутил, что меня куда-то сажают и только через пять минут смог хоть как-то соображать и видеть.

Голова кружилась. Я еще услышал, как шоссы начали петь, низкими шипящими голосами, а потом сознание покинуло меня, улетев куда-то в вертящуюся разноцветную даль.

Город поднимался из песков, точно дивный мираж. Он выглядел куда более крупным, чем все виданные мной до сегодняшнего дня на Эммерихе селения и я с внезапным холодком понял, что, судя по всему, путешествие через пустыню закончилось.

Баллоги шагали так же неторопливо, спокойно сидели на их спинах погонщики. Для них Нак-Караздх означал всего лишь несколько дней отдыха, для меня – расставание с планетой, с неспешным безопасным существованием, и возвращение к бешеной гонке между звезд, цена которой – жизнь.

Совет Рыжего Мати о том, что не стоит пить местного кофе, я вспомнил, очнувшись на спине баллога. Крошечная чашка горького напитка опрокинула меня в наполненное красочными видениями беспамятство почти на сутки, а голова потом болела несколько дней.

Около Нак-Караздха имелось множество стоянок для караванов, и мы свернули к одной из них. Баллоги заревели, почуяв воду, даже бесстрастные шоссы на спинах зверей зашевелились. – Прибыли, – сказал Харет-та, как мне показалось, с облегчением. – Можно будет выспаться…

Сам я после долгого пути больше всего мечтал полежать в горячей ванне. Еще в самом начале путешествия меня научили удалять грязь с помощью песка, но этот способ, хоть и позволял оставаться в чистоте, не доставлял такого удовольствия, как омовение. – Все, – проговорил Харет-та, когда на переднем баллоге прогудел рог старшего. С этого звука начался путь, на нем он и закончился.

Я спустился на землю, размял затекшие ноги. – Ты был хорошим спутником, – Кобад-ал, как обычно, подкрался незаметно. – Помни о моем предложении. – Буду помнить, – сказал я, вскидывая на плечи рюкзак. – Счастливо! – Прощай, человек, – в один голос сказали Харет-та и Каллах-ло и я вдруг заметил, что они улыбаются. Эта была первая улыбка, увиденная мной на лице шосса, и в первый момент я решил, что мне показалось. – Пусть удача не оставит тебя!

Махнув рукой, я зашагал прочь от каравана. На душе было на редкость погано, а из головы не шла эта прощальная улыбка. Что она обозначала – печаль, сожаление или радость?

Нак-Караздх оказался самым настоящим городом, с высотными домами, разъезжающими по улицам карами, похожими на серые пыльные торпеды, и торопящимися людьми, которые смотрели на человека в костюме для пустыни, то есть на меня, с удивлением и презрением.

Мне на их взгляды было глубоко наплевать.

Такой вещью, как такси, тут не пользовались. До космопорта я добирался на автобусе, дряхлом, разваливающемся рыдване. Он прибыл на Эммерих, судя по всему, прямиком на машине времени века эдак из двадцатого.

За сомнительное удовольствие прокатиться на этом раритете пришлось еще и платить.

Космопорт встретил меня полупустым пассажирским терминалом и состоящим из нескольких строчек расписанием. Рейсов в нем числилось не так много и, потратив десять минут на их изучение, я преисполнился печали.

Без особых трудностей отсюда можно было улететь в два места – на Линч и на Новую Америку. Напротив всех остальных рейсов стояла краткая, но выразительная надпись – "по возможности". Грубо говоря, это означало, что в принципе какой-нибудь корабль, летящий в ту сторону, может взять вас на борт, если у капитана будет хорошее настроение.