Карты на стол - Макс Фрай

– Ничего, – пообещал немец. – Скоро будет две. Отметим. Выпивка с меня.

Подъезд был заперт, как и положено, зато дверь квартиры Файха слегка приоткрыта, оттуда на лестницу струился густой яблочный дух.

– Грета Францевна? – понимающе спросил Анджей.

– Понятия не имею. До сих пор она не… Впрочем, мало ли, что было до сих пор.

Старуха действительно оказалась на кухне. Когда они вошли, как раз вынимала из духовки пирог, используя слишком длинные рукава своего пальто как прихватки.

Деловито объяснила:

– По маминому рецепту. Лет пятьдесят, наверное, его не пекла. У меня и плиты-то нормальной дома не было, только дровяная печь. Но я, похоже, не разучилась.

– Пахнет, как в раю, – сказал Файх. Таким тоном, словно не комплимент делал, а констатировал факт: когда я в последний раз был в раю, там пахло именно так.

Пирог немедленно разрезали и попробовали, обжигаясь, дуя на пальцы, роняя горячую начинку на засыпанный мукой стол, с набитыми ртами прославляли труд Греты Францевны, да столь слаженным дуэтом, словно репетировали этот номер с самой весны.

– Так удивительно, – сказала старуха. – Я снова испекла яблочный пирог, и меня хвалят, да еще по-немецки, как дома. Всегда знала, что так больше не будет, что не доживу до этого дня. Но, получается, дожила?

– Получается, – твердо сказал Файх. – И все остальное тоже получится. Я точно знаю.

Причащали пирогом и кофе всех входящих – мальчишку Эрика, голубоглазую Габию, длинного Даниэля, который был сегодня как-то особенно безучастен, собран и хмур, ни дать ни взять самурай перед битвой. Но яблочный пирог Греты Францевны ненадолго лишил равновесия даже его.

Однако на балконе Даниэль снова собрался. Сразу сказал:

– Я должен предупредить вас, что у меня очень бедный язык. Поэтому расскажу коротко. Много смысла будет потеряно. Но или плохо, или никак.

– Ничего, – успокоил его немец. – Значит, будем искать потерянный смысл все вместе. И не удивляйся, если найдем его больше, чем было поначалу.

– Хорошо, – кивнул Даниэль. – Надеюсь на это. И верю – вам? В вас?

– Неважно. Лишь бы верил.

– Верю. И поэтому скажу правду: я боялся выполнять твое задание. Я не очень трусливый человек. Иногда даже храбрый. Но вдруг испугался. Не знаю, чего.

– Конечно, ты знаешь, – мягко сказал Файх. – Испугался, что твоя жизнь внезапно закончится. И начнется какая-то совсем другая, о которой пока даже смутно не догадываешься, понравится она тебе или нет. Но подозреваешь, что назад дороги уже не будет. Правильно, в общем, подозреваешь. Все так. Глупо было бы делать вид, будто до сих пор не понял, чем мы тут занимаемся. Вернее, что тут с нами происходит – не по нашей, по собственной воле. Само.

– Примерно так я сказал бы, если бы умел, – согласился Даниэль. – Именно этого боялся так сильно, что не стал делать задание ни в субботу, ни в воскресенье. Думал: только не сейчас, потом, потом. А сегодня на работе понял, что у меня не осталось времени. Мы же встречаемся в семь! И тогда я пошел обедать – для твоей книги. Обеденный перерыв длится ровно час. Это удобно. Но я не пообедал. Потому что увидел на улице мужчину. Он был довольно старый. Но не очень. Не знаю, как правильно назвать.

– Пожилой, – подсказала Габия.

– Да, спасибо. Пожилой. Он лежал на тротуаре и умирал. Люди шли мимо, думали, просто пьяный. Это понятно, он довольно плохо выглядел. Бедно и… не очень чисто. Я тогда подумал: вот зачем нужно всегда быть хорошо и опрятно одетым. Чтобы незнакомые люди сразу позвали врача, если начнешь умирать на улице. Чтобы не шли мимо. Иногда это довольно важно.

– Иногда это довольно важно, – эхом повторил Файх. – Но ты не прошел мимо? Сразу понял, что происходит?

– Да, я понял. Я видел пьяных и видел, как умирают. Довольно большая разница. У меня отец умер в больнице, я был рядом. А еще раньше умер брат. И не только они. Рядом со мной часто умирали люди. Близкие и просто знакомые. Чаще, чем обычно. Никогда не понимал, почему так. Есть мои ровесники, которые ни разу не были на похоронах. У них еще даже бабушки и дедушки живы, вся семья. А у меня осталась только старшая сестра, она живет с мужем в Америке. Я ее давно не видел. Но это сейчас неважно. То есть важно, но только потому, что там, на улице, я сразу понял, что происходит. И вызвал Скорую. Остался ждать, когда приедет. Сел рядом с человеком, прямо на землю. Не мог оставить его одного. Ему было очень страшно. Я взял его за руку и держал. И страшно больше не было, ни умирающему, ни мне. Было хорошо. Нет, не хорошо. Легко. Правильно. Нормально. Как будто так и надо. Как будто так было всегда, и мы привыкли. Он лежал, я сидел рядом. Мы разговаривали. Рассказывали друг другу разные вещи, как давние друзья. Он рассказал, что научился читать в пять лет, а у отца было много книг про приключения. Читал, думал, что все взрослые так и живут, мечтал стать путешественником, моряком и охотником. Но потом вырос и узнал, что книги – это просто фантазия. Все неправда. Взрослые люди так не живут. Очень обидно! И ему стало все равно, что будет дальше. Все равно, как жить, если как хочешь – невозможно. А я тоже рассказывал про детство. Как ездил с родителями в отпуск на поезде. И думал, что поезд – самое прекрасное место на земле. Такой удивительный дом, где ты сидишь у окна, пьешь чай, а комната в это время движется, едет из одного города в другой. И когда ты спишь, поезд тоже едет. Просыпаешься утром в незнакомом городе, чудеса! Я тогда решил стать проводником, чтобы всегда ездить… Нет, даже не поэтому. А просто чтобы быть там хозяином, а не гостем. Важной частью чуда, без которой оно невозможно. Такая была у меня мечта. Потом приехала Скорая, и врач сказал, что человек, с которым я разговариваю, уже умер. А он улыбался, как будто, наоборот, воскрес. Наверное, рядом со мной легко умирать, вот что я тогда подумал. Сказал врачу номер своего телефона – вдруг кому-то понадобится меня найти, задать вопросы. И вернулся на работу. Час как раз прошел. Это все.

– Спасибо, – сказал Файх. – Ты прекрасно справился. И не только с немецким языком.

– Я понимаю, – кивнул Даниэль. – С немецким языком я как раз плохо справился. Многое не смог рассказать.

– Догадываюсь. Но смысл от этого никуда не делся. Наоборот, стал еще более явным. Захочешь – не отмахнешься.

– Да, не отмахнусь. Но как следует жить человеку, рядом с которым легко умирать? Я не могу пойти работать в больницу, я не врач. И никогда не выучусь на врача. Меня чуть не исключили из школы после урока биологии, на который учитель принес… длинные, тонкие, ползают – это что?

– Змеи?

– Нет-нет. Гораздо меньше.

– Червяки? – подсказал Эрик, страшно довольный, что наконец-то может помочь.

– Да, наверное, червяки. Спасибо. Мы должны были резать их на кусочки. Я отобрал червяков и побежал на улицу выпускать. Потом был скандал. Не люблю, когда убивают просто так. Не для еды и не ради защиты. А в медицинском институте живых лягушек режут, мне друг рассказывал.