Возвращение танцмейстера - Хеннинг Манкелль

Вертолет появился с северо-востока. Он приземлился на площадке чуть к северу от дома, из него появились собаки вместе с оперативниками, после чего он сразу поднялся в воздух.

Кинологи дали ищейкам немытую посуду, которую Джузеппе вынес из дома.

После чего собаки потянули на север.

В горы.

Около пяти Джузеппе дал команду прекратить поиск. Сначала с запада натянул туман, а потом дело довершила тьма.

Они начали в час. На всех подъездных дорогах выставили посты. Собаки без конца теряли след, но потом находили снова. Сначала они тянули на север, потом свернули вдоль небольшой гряды на запад, потом опять на север. Когда они вышли на маленькое плато, Джузеппе, посовещавшись с Рундстрёмом, решил на сегодня закончить. Сперва они шли цепочкой, потом рассыпались вдоль цепи холмов. Поначалу идти было легко, подъем был не особенно крутой. Стефан отметил, что он здорово растренирован, но не хотел сдаваться. Во всяком случае, не быть первым, кто запросит пощады.

Но было и еще кое-что, связанное с этим подъемом. Сначала слабое, почти неразличимое воспоминание, но потом картинка прошлого стала как бы проявляться в памяти, пока не стала совершенно четкой.

Это было в конце лета, за несколько недель до начала занятий в школе. Мать уехала помочь внезапно овдовевшей сестре в Кристианстад. В один прекрасный день отец сказал, что он решил устроить им настоящие каникулы. Они погрузятся в машину и поедут на север, будут жить в палатке в горах. Само автомобильное путешествие Стефан почти не помнил, помнил только, что он втиснулся на заднее сиденье, где сидела его сестра и была навалена куча вещей – по какой-то причине отец не хотел использовать багажник на крыше. Кроме того, его всю дорогу укачивало. Отец сердился, что приходилось останавливаться из-за того, что кого-то из детей вот-вот вырвет. Удалось им с сестрой удержать рвоту или нет – этого он не помнил.

Он шел самым крайним в цепи. В тридцати метрах от него шел Эрик Юханссон, он то и дело вызывал кого-то по рации. С каждым шагом память прояснялась.

Если тогда ему было восемь, то прошло уже двадцать девять лет. Август семидесятого года. По дороге они остановились переночевать. В палатке было тесно, и Стефану приходилось карабкаться через остальных, чтобы выйти пописать. На следующий день они приехали на место – он вспомнил, как ни странно: место называлось Вемдальскалет. Они разбили палатку позади бревенчатой хижины, недалеко от горного отеля.

Стефан удивился, что ему так трудно вспомнить детали этого путешествия. Ведь он, оказывается, уже бывал в этих краях. Что же тогда произошло? Что заставило его вытеснить это воспоминание из сознания?

Была еще некая женщина. Она появилась как раз в тот момент, когда они ставили палатку. Отец увидел ее на другой стороне дороги и пошел к ней навстречу. Стефан с сестрой молча стояли и смотрели, как они обменялись рукопожатием и о чем-то долго говорили – издалека не было слышно, о чем. Стефан вспомнил, как он спросил одну из сестер: «Ты знаешь, кто это?» – и та зашипела в ответ, чтобы он замолчал. Он улыбнулся. Все его детство прошло под аккомпанемент постоянного шипения сестер. Они никогда его не слушали, затыкали ему рот и вообще смотрели на него сверху вниз, давая понять, что он слишком мал и глуп, чтобы принимать участие в их играх.

Что было потом? Отец подвел ее к ним. Она была старше его, с седыми космами, в белой блузке и черном фартуке, как официантка. На кого-то она была похожа, подумал он, и тут же понял: на Эльзу Берггрен. Хотя это, конечно, была не она. Он помнил, что она улыбалась, но в то же время в ней было что-то жесткое, отталкивающее. Они стояли у входа в палатку. Она не удивилась их приезду – значит, знала заранее.

Стефан смутно помнил, как его охватила тревога, что отец теперь не вернется в Чинну и что мать останется в Кристианстаде. Остаток дня он помнил совершенно четко: отец сказал, что ее зовут Вера, она из Германии. Потом они пожали ей руку – сначала сестры, потом он.

Стефан остановился. Эрик Юханссон, шедший слева от него, выругался, споткнувшись о камень. Над ними с ревом пролетел вертолет и сделал широкий круг над долиной.

И тогда они тоже ходили в горы. Недалеко, всегда так, чтобы не терять из виду отель.

Он, передохнув, двинулся дальше. Надо открыть еще какую-то дверь, подумал он. Необычно жаркий августовский вечер в горах. Где были сестры, он не помнит. Но женщина по имени Вера и его отец сидели на раскладных стульях около бревенчатого дома. Стефану это не понравилось, и он ушел за дом. Там была дверь, и он ее открыл. Он не знал, можно входить или нет. Но тут жила Вера, две крошечные комнатки с низким потолком. На комоде стояло несколько фотографий. Одна из них – свадебная. Вера со своим мужем в военной форме.

Теперь он помнил совершенно ясно. Муж Веры был в немецком мундире, улыбающаяся Вера – в платье, на голове – венок из цветов. Или, может, это была фата. И рядом с этим снимком был еще один, в застекленной рамке. Портрет Гитлера. В этот момент дверь открылась. Это были Вера и его отец. Вера что-то возмущенно ска-зала по-немецки, может, на ломаном шведском, звучавшем совершенно по-немецки. А отец оттащил его от комода и дал ему пощечину.

На этом месте картинка памяти погасла. Пощечина – и все. Он совершенно не помнил обратный путь в Чинну, ни тесноты в машине, ни постоянной тошноты – ничего. Фотография Гитлера, пощечина – и все.

Стефан медленно покрутил головой. Тридцать лет назад отец собрался навестить немецкую женщину, работавшую официанткой в горном отеле, и взял их с собой. Под самой поверхностью, словно на снимке с двойной экспозицией, ощущалось присутствие гитлеровской эпохи. Как правильно сказал Веттерстед: ничто не исчезает насовсем, только принимает новые формы, появляются новые выражения, но мечта о превосходстве белой расы по-прежнему жива. Его отец поехал навестить женщину по имени Вера. И дал ему пощечину, когда он случайно увидел то, чего не должен был видеть.

Что было еще? Он покопался в памяти. Но его отец никогда потом ничего не обсуждал. А память после той пощечины отключилась.

Они шли и шли. Вертолет сделал еще один круг и взял курс на юг. Стефан смотрел на горы, но видел перед собой только две фотографии на комоде в комнате с низким потолком.

Видимость становилась все хуже, и наконец, они очутились в сплошном тумане. Пришлось вернуться назад. К шести часам они добрались до дачи, до того места, откуда вышли. Вновь прилетел вертолет, забрал собак с кинологами, кроме одного, и улетел в Эстерсунд. Пилот оставил им корзину с бутербродами и кофе. Рундстрём, когда не говорил по телефону, пытался связаться с кем-то по рации. Стефан держался в стороне. Джузеппе слушал доклад криминалиста о результатах осмотра дома и что-то записывал. Потом он налил себе кофе и подошел к Стефану.

– Кое-что удалось узнать, – сказал он.

Джузеппе осторожно поставил чашку с кофе на камень и стал листать блокнот.